Игра влюбленных - страница 17

Дальше — труднее. Люси отказывалась принимать жестокую реальность. И именно Денвер делал все то, что должна была делать она.

Уже вечером она оказалась в Бостоне, в квартире, где все напоминало о брате. Их общие фотографии, его вещи, бумаги, записные книжки, дорогой парфюм. Она бродила по квартире и чувствовала, что медленно сходит с ума. Тот липкий страх, что поселился в ее душе после смерти мамы и отчима, снова вернулся. Появление бабушки она расценила как чудо. И даже не заметила в дверях Денвера. Именно он занялся похоронами.

Все покрылось темной пеленой. Люси отказывалась есть, ее мысли вновь и вновь возвращались к брату. Она не желала верить в его смерть. Ей все казалось, что сейчас откроется входная дверь, и она услышит его чуть насмешливый голос, он позовет ее и скажет, что достал билеты на новую премьеру. Но проходило время, дверь открывалась, но в нее входили совершенно другие люди — знакомые и деловые партнеры Стивена.

И все это время радом точно тень находился Денвер.

Он не пытался с ней заговорить, не навязывал ей своего общества. Он был просто рядом, и она была ему безмерно благодарна.

В день похорон она опиралась на его руку. Рядом стояла плачущая бабушка. Моросил мелкий дождь, Люси дрожала, но не от холода. По крайней мере не внешнего. Другой холод поселился в ее душе. И не было сил изгнать его.

Естественно, бабушка никуда не поехала, осталась с Люси. День сменялся ночью, а за ночью наступал такой же бестолковый и пустой день.

Прошло более двух недель после похорон Стивена, когда Ребекка Обстли заявила:

— Мне необходимо сделать покупки. Ты посмотри, в доме закончились продукты. Экономка ни за чем не следит. Не понимаю, как можно быть такой безответственной.

Люси кивнула, соглашаясь. Она закрыла за бабушкой дверь, плотнее закуталась в плед, с которым отказывалась расставаться, и устало побрела обратно в спальню. У экономки сегодня был выходной, и Люси осталась в квартире одна. Она легла на кровать и свернулась калачиком, желая только уснуть и никогда больше не просыпаться.

Ее глаза непроизвольно сомкнулись, и она начала погружаться в желанную дремоту, когда настойчивый дверной звонок вторгся в ее сознание.

На пороге стоял Денвер.

Она непонимающе уставилась на него. Он улыбнулся, но когда заговорил, его тон отнюдь не был дружелюбным:

— Ты позволишь войти или так и будешь держать меня в дверях?

— Зачем ты пришел? — тихо спросила Люси.

Денвер, видя, что она не собирается пропускать его в квартиру, осторожно взял ее за плечи и подвинул, освобождая себе дорогу.

— Я пришел поговорить с тобой, а заодно и посмотреть, во что ты себя превратила.

Люси никак не отреагировала на его слова, только поморщилась.

— Денвер, уходи, я хочу побыть одна, мне плохо.

Внезапно ее снова взяли за плечи, но на этот раз не так осторожно, и она почувствовала, как крепкие пальцы впились в ее нежную кожу. А дальше ее хорошенько встряхнули, так что голова мотнулась, точно у тряпичной куклы, и Люси тихо вскрикнула.

— Люси, Бога ради, приди в себя! — Лицо Денвера оказалось в непозволительной близости от ее, его глаза яростно сверкали, а губы превратились в тонкую линию. — Достаточно! Я молча терпел две недели, наблюдая, как ты медленно губишь себя. Хватит! Пора прийти в себя! Я понимаю, ты потеряла близкого человека. Ты оплакиваешь брата, но это не значит, что вместе с ним ты должна похоронить и себя! Ты заточила себя, не желаешь общаться даже с бабушкой, ни на что не реагируешь! Нет, пора положить конец этому безумию! Ты понимаешь, что я говорю?

Люси поморщилась и прошептала:

— Не стоит кричать.

— Если понадобится, я буду не только кричать, — жестко заметил Денвер. — Слушай меня внимательно. Ты сейчас же пойдешь и примешь ванну, а потом наденешь что-нибудь подходящее, и мы с тобой пойдем обедать.

Люси нашла в себе силы и устало покачала головой.

— Нет, никуда я не пойду.

Денвер прищурил глаза.

— Хорошо. Значит, будет по-другому…

Ничего не объясняя, он легко подхватил Люси на руки и отправился на поиски ванной комнаты.

Люси, оказавшись на руках мужчины, затрепетала, что-то знакомое, теплое, волнующее встрепенулось в ней, но она слишком глубоко была погружена в свое несчастье, чтобы отреагировать на слабый призыв жизни. В тот момент она готова была принять любую участь.