Игроки Господа - страница 50

стр.

Я говорил, а мой голос все повышался и повышался, пока наконец в нем не прорезались истерические нотки. Тоби серьезно наблюдал за мной, ни в коей степени не смущенный.

— Да, это я вижу. И прекрасно понимаю. Всему свое время, юноша. А для начала, позволь, я познакомлю тебя с несравненным лакомством мадам Саше, — он собрал остатки трапезы на поднос, открыл Schwelle, зашвырнул их туда и вытащил другой поднос, источающий легкий восхитительный аромат.

Мы наблюдали, как Тоби кладет на каждую тарелку по два больших фаршированных гриба. Их запах сводил с ума, они были подрумянены в хлебных крошках. Я ткнул в один гриб вилкой и обнаружил, что внутри у него — соус с измельченными грибными кусочками, грецким орехом, миндалем и сельдереем. Призрачный аромат Ворчестершира и шерри. Мои вкусовые сосочки замурлыкали.

— Умопомрачительно, — произнес я, зажмурившись.

— В Вене таких больше не достанешь, по крайней мере, в большинстве параллелей, — печально сообщил Тоби.

— Особенно в тех, где Гитлеровы отродья спеклись, встретившись с ядерным оружием, — кровожадно заметила Лун.

Тоби пронзил ее взглядом:

— Пожалуйста, не за моим столом. Некоторые темы… Лун осеклась и даже покраснела, отчего ее смуглые

щеки стали еще смуглее.

— Прости. Мне говорили, что мои родственники… — девушка осеклась и налила себе мерло.

— Понял. Взыграли высокие страсти. Но в моем доме действуют мои правила.

Я ничего не понял, кроме того, что они, кажется, намекали на то, что в некоторых мирах родной город Адольфа Гитлера был уничтожен ядерным оружием. Может, в той преисподней, из которой мой братец Септимус явился в квартиру Рут, в той вселенной зловонного холокоста? Определенно нет. На задворках моего загнанного мозга крепло предположение, что всех нас швыряло — или иногда мы швырялись сами — между театральными Постановками в гигантском Театре, или между уровнями космической компьютерной игры, или MOO [20], как-то так. Ведь это таилось в первых словах Лун, сказанных мне годы — или часы — назад. А Куп-мусорщик — кем еще ему быть, как не служителем, очищающим игровое поле от хлама и отработавших свое деталей, готовя его к новой схватке?

Конечно, я упрощал и обманывал себя.

Но происходящее и не казалось мне простым, перестало казаться таковым, когда тетушка Тэнзи сообщила, что каждую субботнюю ночь в ванной появляется труп. У меня голова шла кругом. Я вылез из-за стола и нетвердой походкой направился к двери, позабыв извиниться.

— Не трогай его, — донесся до меня сквозь шум в ушах голос Тоби.

Я брел в мягких сумерках, отшвыривая сухие листья ногами, сгорбившись, ухватившись руками за бедра, трясясь и стараясь справиться с рвотными позывами. Густая слизь наполняла мой рот, глаза слезились, но мне удалось-таки удержать обед в желудке. Я глубоко дышал, рискуя отравиться избытком кислорода в легких, жестоко заставляя себя делать паузы после каждого вдоха, чтобы успокоить пульс. Сгущающийся вечерний холод покрыл мои голые руки пупырышками, забрался под легкую футболку. Я сплюнул отвратительную массу изо рта, распрямился, взглянул на темные деревья, за которыми разливалось бледно-золотистое сияние. Всходила луна. Значит, там был восток, или, в этом мире, север, или юго-запад — сам черт ногу сломит! Я вернулся назад к дому, постоял возле него, косясь на тепло-желтую приоткрытую дверь. Быть может, пчеломонстры шастали по лесу, выжидая момента, чтобы наброситься на меня и обглодать до костей? Может, подружка того роя пряталась совсем рядом в темноте? И вообще, у роев бывают подружки? Маловероятно. Я понял, что ухмыляюсь, и обхватил себя руками, пытаясь согреться.

— Ладно, парень, пора войти в дом и потребовать объяснений у прекрасной дочери безумного профессора!

Однако я знал, что это объяснение будет вовсе не таким простым или таким абсурдным. Да, жизнь, конечно, абсурдна сама по себе, все сомнения развеяли Сартр, Камю, Бюво и прочие французские красавчики и куколки середины прошлого века. Но жизнь не подчиняется шаблонам. Грубо выражаясь, жизнь — это повесть, а не план. Жизнь — это квантовая механика. Жизнь — это хаос. Жизнь — это неожиданности, выпрыгивающие на тебя из принципа неопределенности Гейзенберга. И тому подобное дерьмо.