Игры арийцев, или Группенфюрер Луи XVI - страница 15

Ближе к полуночи Бертран не выдержал.

Распахнув двери, он обратился к неподвижно застывшим у входа гвардейцам:

— Эй, кто-нибудь! Нельзя ли принести какое-то средство от москитов?

Никакой реакции на слова Бертрана не последовала. Одетые в черные одеяния гвардейцы были в украшенных перьями шляпах, с которых на их лица свисали густые противомоскитные сетки, поэтому лица гвардейцев не были видны. Гвардейцы опирались на алебарды, украшенные у их рубящей части разноцветными лентами.

— Я хочу получить что-нибудь против москитов! — капризно вскричал Бертран. — Я не могу уснуть из-за этих всесущих тварей!

Дежурившие у дверей караульные никак не отреагировали на обращение Бертрана. Они были похожи на манекены, которых выставили на ночь в витрине магазина. Сходство было столь разительным, что Бертран едва удержался от желания приподнять сетку одного из них, чтобы увидеть лицо охранника, но рукоять «парабеллума» за поясом у того удержала Гюльзенхирна от опрометчивого и, быть может, смертельно опасного поступка. Он вновь пытался воззвать к милосердию охранников. Бесполезное занятие — охранники оставались недвижимыми.

Однако отворилась дверь напротив, и из нее выглянул герцог де Роган в длинной до пят ночной рубашке. В руке герцог держал канделябр с тремя неярко горящими свечами.

— Что случилось, мой милый Бертран? — поинтересовался герцог.

Узнав о причине бессонницы, герцог взволновался.

— Сейчас, мой дорогой Бертран, — сказал он, направляясь на выход из дома. — Ложитесь в постель, меры будут приняты незамедлительно!

И в самом деле, едва Бертран вернулся в постель, в комнате его появились два мулата, держащие в руках опахала, которыми они, встав в изголовье, принялись отгонять москитов от постели. Под нежные дуновения воздуха Бертран и заснул, с облегчением заметив сонно, что в любом человеке, даже в закоренелом убийце, забывшем Бога, живет все-таки иной раз сострадание к ближнему своему.

Сон, который ему приснился, был бредовым продолжением сумасшедшего дня. Иного и быть не могло, слишком много Бертран испытал и услышал в этот день.

Именно потому ему приснился дядя.

Дядя был в форме штурмбаннфюрера СС, на голове у него желтела корона. Дядю окружали обнаженные женщины. Лица у них были привлекательными, но было в них и какое-то уродство, причины которого Бертран Гюльзенхирн вначале не мог понять. Только приблизившись ближе, он увидел, что груди женщин расположены не там, где им надлежало быть от природы, они располагались в два ряда по три соска в каждом на животах женщин.

— Дядя! — радостно сказал Бертран. — Милый дядя, как я рад вас видеть!

Штурмбаннфюрер Таудлиц хмуро и неприветливо оглядел племянника.

— Материал прибыл, милейший де Роган, — сказал он. — Только осторожнее, это все-таки наследник. Вы должны проявить все свое мастерство, дорогой герцог. И ради Бога, не используйте пересадочных материалов от черномазых.

Бертрана схватили за руки и уложили на операционный стол. Свет мощных ламп слепил его, но все-таки Бертран видел прелестные лица женщин, разглядывающих его с хищной радостью. Еще он чувствовал, как его раздевают и руки то ли герцога де Рогана, то ли Ганса Мюллера исследуют его пах.

— Да-да, — прогудел над головой дядюшка Зигфрид. — В два ряда по всему животу!

Бертран вскрикнул и провалился в черную бездну, из которой доносилось злорадное женское хихиканье.

Естественно, что за ночь он не выспался, а потому проснулся в скверном настроении. Одна только мысль, что придется вновь садиться на лошадь, приводила Бертрана в ужас. Уныло он смотрел, как к домику подводят лошадь.

— Не могу, — стонущим голосом сказал он. — Честное слово, не могу!

— Терпите, дорогой Бертран, — елейно сказал герцог де Роган. — Я понимаю, с непривычки это нестерпимо, но не сидеть ведь вам в седле по-женски? Я распорядился о паланкине, но это будет не скоро. Еще шестьдесят лье придется проделать верхом.

Бертран уже смирился с тем, что расстояние отныне измерялось в лье, с внезапным превращением господина Мюллера в герцога де Рогана, с тем, что из простого немецкого обывателя он неожиданно превратился в важную, хотя и непонятную ему самому персону при королевском дворе неведомо какого государства, но не мог смириться с тем, что ему вновь придется набивать синяки на седалище и под мерную трусцу лошади выслушивать нудные и бредовые поучения новоявленного герцога. Тем не менее именно это пришлось ему делать уже с утра.