Игры мудрецов - страница 30

– Тиберий? – трогает за плечо виликус.

– Знал я ее, – сочиняю на ходу, словно снимая информацию из-за потенциального барьера, как умеют делать Поэтесса и Маятник, – меня мать специально в горный интернат отдала, а до этого я на равнине жил. По соседству с Вестой. – Называю свое самое первое имя, ныряя в темные воды похороненных воспоминаний. Трур замирает рядом со мной, склонив голову на бок. – Дружили мы, часто играли вместе. Она мне письма в интернат писала, все приехать обещала, да бедно они жили. Мать ее так и не отпустила. А на пятнадцатом цикле письма приходить перестали. Я почти в любви признался, а она забыла про меня.

Хлюпаю носом, входя в роль и чувствую, как несет в творческом порыве. Мне бы книги писать, а не анкеты для классификации цзы’дарийцев составлять.

– И я думал, что забыл, пока не увидел ее в телевизионной панели на балу с генералом. Уже здесь, на равнине, когда под маской оказался. Чуть не бросился в особняк, чтобы найти ее, дурак, но вовремя остановился. Куда мне с секретностью? А потом сообщили, что в виликусы переводят. Я чуть с ума от счастья не сошел. Поговорить нельзя, но думал, что хотя бы посмотрю на неё издали. Прибыл в особняк, а она…

Давлю из себя слезу и кладу пальцы щепоткой на переносицу.

– Бездна, – тихо шипит помехами Трур, – бывает же так.

– Я теперь даже попрощаться не смогу.

Смотрю на него со слезами на глазах, может, дрогнет сердце и отпустит на сегодня? А завтра я все отработаю. Виликус думает и молчит. Долго, у меня уже ноги начинают болеть, и я ставлю их на пол.

– Саркофаг днем в атриуме стоять будет, можно поменяться с Сентием и дежурить там, но если будет толпа, ты близко не подойдешь.

Вздыхаю и киваю на каждое слово, а Трур продолжает размышлять вслух:

– Мы рано проснулись, Его Превосходство в штаб точно не поедет, значит, на тренировке сейчас. Саркофаг на третьем этаже, я знаю где, идем.

Хватает меня за предплечье и тянет, не давая возразить. Ныряет в полумрак коридора и подгоняет: «Быстрее, быстрее!». Несуществующие боги, это совсем не то, что я хотела! Зачем мне смотреть на загримированный труп, я в атриуме должна сидеть среди гостей! Но остановить Трура не легче, чем поймать сачком пролетающую мимо пулю.

Бегу по лестнице на третий этаж. В рассветных сумерках выцвели все краски и застывшие комнаты, как черно-белые фотоснимки. Ковролин глушит шаги, черный силуэт Трура впереди застилает свет. Не сразу понимаю, что проходим по коридору мимо библиотеки. Зеркала и все стеклянные поверхности закрыты белыми простынями. Вдоль стен лаконичные вазы с ветками кипариса – символом смерти. Кипариса станет больше. Принесут, когда будут прощаться со мной, и положат на постамент к саркофагу. Кто? Поэтесса? Эмпат? Конспиролог? У бывшей военной тайны не так много знакомых, скромной будет церемония.

Знаю, что впереди гостиная, но вместо нее облако тумана. Белое и густое. Коридор заполнен отрезами ткани, свисающими с потолка. Я чувствую сквозняк от климат-системы, но легчайшая органза неподвижна. Останавливаюсь возле преграды и касаюсь полотна рукой. Толкаю его вперед и слышу тихий звон колокольчиков. Они пришиты к нижнему краю ткани.

– Что это?

– Сторожевой полог, – объясняет Трур, – невозможно пройти, не задев хотя бы одного полотна. Звон предупредит генерала. Никто не должен видеть его слез.

Веду ладонью по преграде, словно по водной глади озера. Прохладная и певучая.

– А он будет плакать?

Не верится, даже если бы я умерла по-настоящему.

– Не знаю, – хмурится Трур, рассматривая в упор, будто на мне больше нет маски. – Я боялся, что Его Превосходство ночью особняк разнесет. Так было, когда она ушла. Уехала в другой сектор, а генерал разбил всю мебель в спальне.

Вздрагиваю от воспоминаний. Обида душит на Рэма, ставшего тогда моим тюремщиком. Долго считала, что Наилий ему приказал никуда меня не выпускать, а лысый стервятник старался с наслаждением.

– Ей, наверное, плохо было здесь, вот и сбежала.

Не замечаю, как вздрагивает голос, играя плаксивыми нотками даже через хрипы, а виликус продолжает верить в мою легенду.