Их было трое - страница 13
— Как жаль, господа, — говорил между тем за новогодним столом Кубатиев, одетый в черкеску с юнкерскими погонами, — как жаль, что здесь нет нашего национального напитка — араки!
Коста шепнул сидящей рядом с ним Ольге: «Сейчас опять зарядит на полчаса о своих предках…»
— Я поднимаю этот бокал, — продолжал юнкер, — в память о тех временах, когда знамена наших доблестных предков-аланов заслоняли солнце и на неприятельскую землю падал мрак вечной ночи порабощения… Так говорил мой мудрый дед Саладдин, когда поднимал турий рог на шумном пиру вернувшихся с битвы баделят. Велики были люди того времени. Знаете ли вы, господа, реку Дон?
— Знаем, знаем, — послышались голоса.
— Так вот, это — осетинская река, ибо слово «дон» означает по-нашему «вода»… Я вижу ехидную улыбку одного из сидящих здесь моих земляков, незаслуженно носящего в корне своей фамилии имя святого Хетага. Пусть его улыбка останется прощенной по случаю Нового года…
— Гэспэда! — перебил Кубатиева лейтенант береговой службы Клюгенау, недавно ставший зятем Ранцовых. Его мутные навыкате глаза покраснели и ошалело глядели прямо перед собой. — Выпьем, гэспэда, за нашего обожаемого монарха! За него мы готовы отдать капля за каплей всю русскую кровь…
— Правильно! Всю русскую кровь! Ура! — крикнул Кубатиев, одним духом выпил вино и хлопнул об пол хрустальный бокал. Однако примеру его никто не последовал.
Клементина Эрнестовна, раскрасневшаяся от ликеров, поднялась и торжественно объявила о помолвке своей дочери Ольги с Титом Титовичем Овцыным.
Ольга изменилась в лице, порывисто сжала руку Коста, встала и громко сказала:
— Неправда, мама! Никакой помолвки не было и не будет…
— Как? Что это значит, дитя мое?
— Это значит, что никакие женихи мне не нужны! — ответила Ольга, еще больше бледнея.
Тит Титович что-то прошептал на ухо Клементине Эрнестовне, после чего хозяйка дома, дрожа от гнева, проговорила:
— Какой ужас! В моем доме творится бог знает что.
— Успокойся, мой друг, — пророкотал «либерал» — хозяин дома. — Сегодня не время для семейных ссор. Ты возбуждена, душенька. Хватит пить этот противный бенедиктин…
— Холодной воды, господа! — крикнул домашний доктор Ранцовых, тощий человек во фраке, остроносый, с общипанной головой.
Мичман Ранцов, хорошо зная, что мать на расстоянии пяти шагов ничего не слышит, успокаивал сестру:
— Не тужи, Оленька. Никому тебя не отдам. Клянусь золотым шпилем Адмиралтейства и честью мичмана Балтики!
Хозяйку дома увели в спальню.
— Прошу, господа, продолжать веселиться, — объявил Владимир Львович. — Клементину Эрнестовну прошу извинить. Что касается Оленьки, то ей рано еще думать о помолвках. Пусть попрыгает пока на свободе…
Вскоре начались танцы. Ольгу охватило какое-то неестественное, болезненное веселье. Она танцевала с Коста — «на зло Титу и всем прочим». Потом потянула его в библиотеку, где состоялась их первая беседа.
— Не покидайте меня, милый Коста. Так противны все с этими притязаниями на женитьбу. Боже, как я несчастна в своем доме. Один брат Володя хороший, но у него свои интересы, целыми днями он где-то пропадает. Папа вечно занят пустыми разговорами о благе народа. Мать не любит меня…
— Смогу ли я теперь бывать у вас? — с грустью спросил Хетагуров.
— Тит нашептал что-то матери. Теперь она примет меры. Но мы будем встречаться в другом месте, не правда ли?
В комнату вошли Тит Овцын и Тамур Кубатиев.
— Ольга Владимировна, вас просят к столу, — повелительным тоном сказал Тит.
— Кто просит?
— Ваш папа, Владимир Львович, — ответил Кубатиев. — К тому же у Тита Титовича конфиденциальный разговор с господином Хетагуровым…
Ольга смерила пьяного юнкера презрительным взглядом, резко повернулась и вышла.
Кубатиев прикрыл дверь. Тит, часто моргая белесыми ресницами, решительно шагнул к Хетагурову.
— Сударь. Вы своими стихами задурманили голову моей невесте…
— Что вам угодно? — Хетагуров усмехнулся. — Дуэль? В саду у Болховитиновых есть хорошая поляна…
— Нет, нет, — испуганно попятился Тит. — Я не о том, я хочу сказать, чтобы вы оставили дом Ранцовых по-хорошему…
— В самом деле, — вмешался в разговор Тамур Кубатиев. — Как лучшего друга тебя прошу: брось это дело, Коста!