Икс, Игрек, Зет - страница 31
Администраторша гостиницы заявила категорически:
— Нет у меня мест. И еще пьяного!
— Какой он пьяный! Больной — вы же видите. Лихорадка у человека, на ногах не стоит, температура сорок градусов.
— Вот именно — сорок градусов.
Администраторша еще слегка поартачилась, но под воздействием сияющих улыбок Виталия Евгеньевича вскоре растаяла, как мороженое в жаркий солнечный день.
— Ладно, так и быть, помещу его в общий. А ребят берите к себе.
— Вы гений! Цицерон! Герострат!
Герострат?.. Саня промолчал. Но когда они шли по коридору, не выдержал и уточнил:
— Герострат не гений.
— Вот как! А кто, по-твоему? — усмехнулся Виталий Евгеньевич.
— Псих. В древнем Риме. И не по-моему, а по истории. Церкви жег. Хотел прославиться.
— Значит, все-таки гений. Все гении хотят прославиться.
— Да, но гений только тот, который делает добро людям.
— Это устаревшая точка зрения. Гений есть гений — и конец!
— А по-моему… Вот, например, я читал про Чингисхана…
— А по-моему, хватит тебе спорить со старшими, — оборвал Саню Виталий Евгеньевич.
В номере он скомандовал:
— Я, как хозяин, разумеется, на кровати. Вы оба — на диване. Раздеваться! Живо!
Ребята быстро легли. Он потушил свет, тоже лег, зевнул громко.
— Вот чудак, расхаживает пьяный с такими деньгами в кармане. — Помолчал, потом спросил: — Между прочим, каким ветром вас сюда занесло?
— Не ветром, — ответил Саня. — Поездом.
— Не остроумничай!.. В гости, что ли?
— Нет. Мы ищем здесь одну книгу.
— Господи боже мой! Из-за какой-то книги… Зачем она вам понадобилась?
— Это тайна, Виталий Евгеньевич.
— Интересно! Расскажи!
— Нельзя!
— Нельзя? Вот здорово! А для чего тогда существуют тайны, если их не рассказывать?
— Вы шутите, я знаю.
— Ты идеалист! — Виталий Евгеньевич захохотал. — Да! Романтика!.. Эх, эх, где мои двенадцать лет! Помню, шифры всякие сочиняли, письма шифрованные друг другу подбрасывали. И языки выдумывали. Вот говорим мы вдвоем — по-русски, а другие не понимают… Дупуракпак — понял?
— Понял. Дурак.
— Ты смотри! Вундеркинд!.. — Он помолчал и спросил: — А дома знают?
— Нет.
— Санька, ты растешь в моих глазах! Такой культурный, вежливый мальчик, остриженные ноготки, дома ходит в тапочках. «Можно?», «Разрешите?»… И побег! Ха-ха-ха!.. Можешь не сомневаться: они уже заявили в милицию. И ты снова попадешь к тому лейтенанту с каменным лбом.
— У него не каменный — обыкновенный.
— Пусть не каменный. Не это важно. Важно то, что я не смогу вас больше выручить — завтра в десять я улетаю в Южносибирск… А здорово я вас все-таки выручил! Нет, скажи, здорово?
— Здорово… Только вы ничего не говорите дома. Они думают, я у Борьки на именинах.
— Именины?
Он захохотал снова. Потом внезапно смех оборвался. «Сейчас еще что-нибудь спросит», — с легкой досадой подумал Саня. Но вместо вопроса он услышал негромкое посвистывание, которое быстро перешло в жизнерадостный храп.
Виталий Евгеньевич заснул.
— Ты спишь?
Саня тронул рукой лежавшего рядом Борьку. Так хотелось обменяться с ним впечатлениями от бурного дня. Но Боря лишь недовольно заурчал и повернулся на другой бок.
Тоже спит!
Что оставалось делать в такой сложной обстановке? Только уснуть самому!
СНОВА НЕУДАЧА
Утром ребята проснулись поздно. Виталия Евгеньевича в комнате уже не было. На столе они нашли записку, прислоненную к графину.
«Я уехал на аэродром, — прочитали ребята. — Комната за вами до двенадцати. Потом сматывайтесь. Санька, заходил вчерашний пьяный, совсем тверезый, спрашивал тебя, но ты спал как из пушки. Ему тоже в Южносибирск, летим с ним вместе. Почему он тебя называет историком, а? Что ты ему наплел?».
— Не разбудил! — воскликнул Саня. — А я хотел у него денег попросить.
— Надо было вчера.
— Кто знал, что он так рано.
Они быстро собрались и вышли из гостиницы.
Ночью ветер нагнал тучи, выпал снег, и вчерашней весны словно и не было. Деревья пышно расцвели мохнатым белым цветом Застыли ручьи вдоль тротуаров, схваченные жесткой рукой зимы. Темные сугробы, расплющенные вчерашним солнцем, опять прибавили в силе, и в их новые белые шапки с писком ныряли грязные закопченные воробьи — они спасались в трубах от ночного мороза и теперь отмывались от сажи.