Иллюзионист Эйзенхайм - страница 6

В середине восемнадцатого века фокусники использовали большие столы с драпировкой до самого пола; под пологом сидел помощник и через дырку в столешнице перемещал предметы, пока фокусник накрывал их большим колпаком. Во времена Эйзенхайма драпировка уже была короче и открывала ножки стола, но, хотя под ним уже не прятался ассистент и внешний облик стола стал проще, в сущности он остался тем же хитроумным устройством, оснащённым бесчисленными техническими выдумками, помогающими фокуснику в искусстве обмана: потайными лотками, куда падали якобы пропавшие предметы, невидимыми ловушками, секретными клапанами, встроенными пружинами для фокусов с исчезающими платками. Прозрачный столик Эйзенхайма возвещал конец всего этого, что было в ходу на протяжении всей истории сценической магии. Это радикальное упрощение носило не только эстетический характер: оно означало отказ от механической помощи, исключение известных эффектов.

Публика заволновалась: казалось, на сцене ничего не происходит. Человек в строгом костюме, уже начинающий лысеть, сидит за столом и изо всех сил морщит лоб. Но через пятнадцать минут стало заметно, что воздух над поверхностью стола как будто дрожит или сгущается. Эйзенхайм собрал все усилия; на лбу, над правой бровью, проступила знаменитая вена в форме перевёрнутой Y. И вот наконец перед ним на стеклянном столике медленно вылепился из воздуха какой-то тёмный предмет. Это оказалась маленькая коробочка, вроде шкатулки для украшений. Её грани всё ещё слегка трепетали, как будто состояли из чёрного дыма. Вдруг Эйзенхайм поднял глаза — одна из зрительниц позже рассказывала, что они были похожи на чёрные зеркала, в которых ничего не отражалось; он выглядел усталым и опустошённым. В следующее мгновение он отодвинул стул, встал и поклонился. В ответ раздались неуверенные аплодисменты; люди сами не знали, что они видели.

Эйзенхайм пригласил зрителей подняться на сцену и осмотреть шкатулку на столе. Одна женщина дотронулась до шкатулки и ничего не почувствовала — совсем ничего; она отступила на шаг и прижала руку к горлу. Девушка лет шестнадцати, когда рука её прошла сквозь шкатулку, вскрикнула, как от боли.

В оставшееся время представления из воздуха появились ещё шар и трость. После того, как зрители убедились в нематериальности этих предметов, Эйзенхайм взял трость и провёл ею над шкатулкой. Затем он поднял крышку шкатулки, положил туда шар и закрыл крышку. Зрителей снова пригласили на сцену — и снова их пальцы поймали только воздух. Эйзенхайм открыл шкатулку, вынул шар и положил его на стол между шкатулкой и тростью. Он поклонился, и занавес упал.

Несмотря на то, что первые зрители остались смущёнными, озадаченными и несколько разочарованными, отзывы в газетах были полны энтузиазма; один из критиков назвал это представление крупнейшим событием в истории иллюзии. Он проводил связь фантомов Эйзенхайма с обширной традицией театральных призраков, вплоть до «Фантасмагории» Робертсона в конце восемнадцатого века. При помощи скрытых волшебных фонарей Робертсон проецировал образы на клубы дыма, поднимавшиеся из стоявших на сцене жаровень, что создавало сверхъестественное впечатление. К середине девятнадцатого века чародеи для устрашения публики использовали уже гораздо более изощрённые способы: помощник, переодетый привидением, стоял в углублении между сценой и зрительным залом, и его отражение отбрасывалось на сцену через наклонное зеркало, невидимое публике. Современная технология основывалась на использовании чёрного бархатного задника: верхний свет направлялся на передний край сцены, и когда невидимые помощники в чёрных капюшонах снимали с белых предметов опять же чёрные покровы, казалось, что эти предметы возникают прямо из воздуха. Но фантомы Эйзенхайма, эти «нематериальные материализации», явно не имели за собой никакой машинерии — они появлялись как будто бы только силой мысли волшебника. Эффект был потрясающий, неизвестное устройство — достойно восхищения. Автор статьи рассматривал и отвергал версию с волшебными фонарями и зеркалами; рассуждал о возможностях синематографа, продемонстрированных братьями Люмьер и уже используемых фокусниками для получения различных редких эффектов; строил предположения о том, какие достижения науки могли бы помочь Эйзенхайму действительно заставить воздух сгуститься. Может быть, аппарат братьев Люмьер, направленный на слегка затуманенный воздух над столом, производил таким образом фантомные предметы? Но никто не заметил никакого тумана, никто не видел луча света, необходимого для работы киноаппарата. Так или иначе, эффект был бесподобный; казалось, что чародей вызывает предметы из небытия исключительно силой мысли. Великий иллюзионист отвергал всякую машинерию, на которую полагались другие фокусники, и увлекал зрителя в беспокойную сердцевину магии, от уловок и трюков — к истинно тёмным сферам, где не существовало границ.