Immoralist. Кризис полудня - страница 15
А сейчас щека подрагивает синхронно с приземлившимся самолетом, и жидкими аплодисментами пассажиров. Я обернусь, проходя мимо, и вскользь взгляну в глаза, в которых серой водой застыло обращенное к собственной жизни «за что?». А ни за что, просто так.
Он не удивится нашей встрече: он меня не узнает.
Не удивлюсь и я, потому что давно заметил, что люди ходят по одним и тем же орбитам. Если вы пересеклись с кем-то один раз, то будьте готовы к следующей встрече. При условии, что длины жизни хватит для того, чтобы совершить свой орбитальный виток.
...год 1987. Время стало разухабистым и обильным, как половая жизнь портовой шлюхи. Я учился в седьмом классе, слушал русский рок, был выкрашен в блондина, носил рваные расписанные джинсы и делал вид, что мне нравятся «Биттлз». А в уши населения страны упорно заползал «беспечный розовой вечер».
Ровесники быстренько поделились на «Юра, люблю-не-могу-подмокла-к-парте-присосалась» и «Попса-безголосая-вша-детдомовская». Второй вариант мне был как-то ближе. Времена стояли агрессивные, девочки носили накладные плечи, начес и тени до ушей и вели себя соответственно. Моя соседка по парте, изнемогая от пубертатного напора гормонов, вела со мной войны, ибо не любить Юру Шатунова было в ее представлении никак невозможно.
Девочка была толстая и страшная, как останки Брежнева, а головогрудь ее формой и расцветкой напоминала пиццу. В довершение ко всему она имела смешную азиатскую фамилию.
В перерывах между страстными стонами у фотографии Юрочки она била по голове меня учебником литературы, а я ловил в городском парке тритонов и совал ей в разные места. Они извивалась и кричала. Позже я узнал, что так иногда выглядит оргазм, но тогда зрелище казалось потрясающе забавным. На следующий год я перешел в другую школу, а после выпускного класса рванул в Питер, где, на мой взгляд, было гораздо интересней, чем в маленьком прибалтийском городке.
Через семь лет я зимним питерским утром трясся с перепоя в галерее Новой Академии изящных искусств на Пушкинской, 10. В кресле напротив лежала биомасса, которая еще вчера была Владиком Монро. Биомасса издавала таинственные и пугающие звуки, среди которых отчетливо слышалось слово «кетамин». Хозяин галереи, Тимур Петрович, невозмутимо забил косяк, принес видак и включил запись «Ласкового мая». Меня затрясло еще сильнее.
— Бббляйть, он бы хоть в одну ноту попал для приличия!
— Дружок, вы ничего не понимаете! — Тимур Петрович выпустил облако дыма из орлиного носа. — Если бы он попал хоть в одну ноту, ему бы пришлось попадать во все остальные!
Примиривший с «Ласковым маем», через неделю я летел в Прибалтику на какой-то местечковый фестиваль авангардной моды. Думаю, многие помнят, что такое авангардная мода тех лет — две консервные банки, три использованных гандона, на щиколотку ошейник, в жопу хризантему — и на язык, грёза моя! Между коллекциями юных дарований, напоминавших сон пьяной содержательницы борделя, незатейливо презентовались первые местные бутики. В воздухе носились магические заклинания Gucci, Fendi, Gaultier и почему-то Наоми Кембелл. Три манекенщицы обсуждали целлюлит четвертой, два манекенщика дрались из-за ботинок.
Как обычно, начало показа задержалось на три часа. Хозяин клуба проставился бухлом, и я накачался до состояния плюшевой панды. Остальные были не намного лучше — знойный латышский жеребец Мартин плюхнулся ста килограммами живого веса на шляпу от Армани, превратив ее в симпатичный коврик. Я же воевал со штанами. Штаны костюмчика от Готье были 50-го размера, а задница на тот момент не дотягивала до 48-го. Валютные портки, ничтоже сумняшеся, прикололи к трусам булавками. Кто-то из ребят тем временем разломал дизайнерские солнечные очки. Я завалился в уголок, икнул и сказал, что никуда не пойду.
— Пойдешь, родной, пойдешь. — Потрясающей красоты рука заботливо поднесла мне на конце ногтя кокс.
Сфокусировав взгляд, я увидел точеные ноги, станок 42 размера, высокие скулы, кошачьи абсолютно черные глаза и полотно иссиня-черных волос. Высота конструкции была за метр восемьдесят. Если бы это видела Шер, она вскрыла бы себе вены эпилятором, а потом удавилась париком.