Император Цезарь Август. Армия. Война. Политика - страница 41

А когда Тиберию после семи лет пребывания на Родосе, ссылки, которая из добровольной стала принудительной, было наконец разрешено вернуться в Рим, то непременным условием его возвращения был полный запрет на политическую деятельность.

На годы опалы Тиберия приходится затишье в Германии: начиная с 6 г. до н. э. римская активность в этом регионе, несмотря на исключительно благоприятную военно-политическую конъюнктуру, резко упала. Правда, было одно исключение — между 5 г. до н. э. и 1 г. н. э. (точная дата неизвестна) Домиций Агенобарб первым и последним из римских полководцев перешел Эльбу, заключил союз с местными племенами и даже попытался ввести среди них культ Августа.[349] Этот поход имел рекогносцировочный характер (Дион Кассий специально указывает, что сражений с германцами не было за всю экспедицию) и был явно санкционирован Августом.[350]

Возможно, смысл этого мероприятия заключался в том, чтобы служить прелюдией к возобновлению завоевания Европы, но только после возвращения Гая Цезаря с Востока и принятия им на себя главнокомандования на Западе. Но Гаю Цезарю не суждено было вернуться живым, а когда дела на Востоке, казалось, грозившие большой войной (То Cass. LV. 10а. 3), были улажены, момент оказался упущенным: германские племена, которые восстановили свой военный потенциал за годы затишья, восстали вновь (они и до этого плохо мирились с римским диктатом — тому же Домицию Агенобарбу при возвращении с Эльбы не удалось навязать херускам их изгнанных соплеменников, очевидно, проримски настроенных аристократов. Эта дипломатическая неудача, в свою очередь, негативно сказалась на римском престиже в Германии).[351]

Грандиозное восстание, казалось, окончательно покоренных племен, выразительно названное участником его подавления «огромной войной» (Vell. II. 104. 2), неожиданно оказалось связанным с радикальной переменой династической ситуации в Риме и, вероятно, повлияло на окончательный выбор Августом своего преемника…

…В полном соответствии с римской традицией во времена Августа необходимым компонентом «имиджа» государственного деятеля продолжала оставаться военная слава. Искусственно сконцентрировав ее на членах императорского дома, отведя роль простых исполнителей остальным военачальникам, сколь бы талантливы они ни были, Август все же должен был заботиться о хотя бы минимальном соответствии юных «принцев крови» необходимым критериям. Отсюда усиленное внимание именно военной стороне карьеры Гая Луция Цезарей (приоритет отдавался Гаю как старшему, но брат шел по его стопам, точно повторяя все ступени его cursus honorum).

С другой стороны, армия приучалась видеть в них своих будущих руководителей — это настойчиво внедрялось в ее сознание отработанными до совершенства методами официальной пропаганды.[352] Но реализация честолюбивых замыслов Августа в отношении приобретения его внуками необходимого опыта военного и политического руководства завершилась трагически: смерть уносит обоих в течение всего лишь полутора лет.[353]

Луций умер в Массилии, когда направлялся к армии в Испанию, а Гай скончался по пути с Востока в Италию якобы от раны, полученной во время военных действий в Армении. Уже тогда молва настойчиво обвиняла в смерти обоих юношей их мачеху Ливию, мать Тиберия, и ставила в связь возвращение последнего с Родоса со скоропостижным устранением его главных соперников.[354] При современном состоянии источников подтвердить или опровергнуть это обвинение невозможно — уход в небытие Гая и Луция Цезарей, освободивший Тиберию дорогу к принципату, скорее всего, навсегда останется покрытым тайной.

Прямая связь между смертью внуков принцепса и усыновлением Тиберия Августом несомненна — даже Веллей Патеркул считает необходимым подчеркнуть, что при жизни Гая и Луция это было невозможно.[355] Вынужденность такого шага Август констатировал и во время самой церемонии усыновления, заявив (Веллей Патеркул, вероятно, присутствовавший при этом, сохранил подлинные слова императора): «Я делаю это ввиду государственной необходимости».