Император Николай II и его семья - страница 21

Причиной несколько небрежного воспитания ее дочерей было болезненное состояние здоровья Императрицы. Болезнь Алексея Николаевича мало-помалу истощила ее силы. В минуты кризисов она расходовала их без счета, с изумительной энергией и мужеством. Но как только опасность проходила, природа предъявляла свои права: она неделями лежала на кушетке, подорвав свои силы перенесенным напряжением. Ольга Николаевна не оправдала надежд, которые я возлагал на нее. Ее живой ум не находил в окружавшей ее обстановке необходимых элементов для своего развития и вместо того, чтобы расцвести, скорее, блекнул. Остальные сестры никогда не проявляли особого вкуса к занятиям и были, скорее, одарены практическими качествами.

Обстоятельства рано приучили всех четырех довольствоваться самими собой и своею природной веселостью. Как мало молодых девушек без ропота удовольствовалось бы таким образом жизни, лишенным всяких внешних развлечений! Единственную отраду его представляла прелесть тесной семейной жизни, вызывающей в наши дни такое пренебрежение.

В то время, как болезнь Цесаревича тяжким бременем угнетала Царскую семью, и расположение к Распутину, поддерживаемое тревогой, продолжало усиливаться, дни шли в Царском Селе своим обычным чередом.

Я был тогда еще очень плохо осведомлен насчет старца и пытался всеми способами найти указания, на которых мог бы обосновать верное суждение о нем; личность его меня сильно интриговала. Однако это было нелегко. Дети не только никогда не говорили со мною о Распутине, но даже избегали в моем присутствии всякого намека, который мог бы обнаружить его существование. Я понимал, что они действовали так по приказанию матери. Императрица боялась, вероятно, что я, как иностранец и не православный, не в состоянии понять чувство, которое она и ее семья питали к старцу и которое заставляло их чтить его, как святого. Принуждая моих учениц к молчанию, она предоставляла мне возможность игнорировать Распутина или давала понять свое желание, чтобы я держал себя, как человек, ничего о нем не знающий; она предупреждала таким образом всякую возможность с моей стороны вооружиться против человека, самое имя которого предполагалось мне неизвестным.

Я мог убедиться, впрочем, как ничтожна была роль Распутина в жизни Алексея Николаевича. Доктор Деревенко несколько раз рассказывал мне забавные рассуждения Цесаревича насчет Распутина. Личность его занимала его детское воображение и возбуждала его любопытство, но влияния на него Распутин не имел никакого.

После выступления Тютчевой Распутин никогда не поднимался в комнаты Великих Княжен и заходил к Алексею Николаевичу лишь в очень редких случаях.

Очевидно боялись моей встречи с ним, потому что комнаты, которые я занимал во дворце, были смежны с помещением Цесаревича. От приставленных к нему служащих я требовал отчета обо всех мелочах, касавшихся жизни Цесаревича, и таким образом эти встречи не могли состояться без моего ведома.[20]

Дети видали Распутина у своих родителей, но его посещения дворца были уже очень редки. Проходили часто недели, а иногда и месяц без того, чтобы его позвали. Все больше и больше входило в привычку приглашать его к г-же Вырубовой, жившей в маленьком домике совсем близко от Александровского дворца.

Государь и Наследник туда почти никогда не ходили, и даже там встречи происходили всегда с довольно большими промежутками.

Как я уже выше сказал, г-жа Вырубова служила посредницей между Императрицей и Распутиным; она передавала старцу письма и приносила во дворец ответы, всего чаще устные.

Отношения между Ее Величеством и Вырубовой были очень близки, можно сказать, что не проходило дня, когда она не побывала бы у Императрицы. Эта дружба восходила к давним годам. Г-жа Вырубова вышла замуж очень молодой. Ее муж, человек порочный, закоренелый пьяница, сумел с самого начала вызвать в ней лишь глубокое отвращение.[21] Они разошлись, и г-жа Вырубова старалась найти примирение и утешение в религии. Несчастие сблизило ее с Императрицей, которая сама испытала страдания, и которую всегда притягивало чужое горе; она любила утешать других, ею овладела жалость к молодой женщине, на долю которой выпало такое тяжелое испытание; она приблизила ее и привязала ее к себе на всю жизнь той добротой, которую она ей выказала.