Император умрет завтра - страница 18

Совсем не этого ожидал от Павла первый консул Франции, хорошо сознававший, что с возможной гибелью двух балтийских эскадр нависнет угроза над самим Петербургом, где в мрачном Михайловском замке, как в неприступной средневековой крепости, обнесенной глубокими рвами, с подъемными мостами, усиленными караулами преображенцев, уединился от всего света нервный и не всегда предсказуемый русский император, упрямо дожидавшийся весенней навигации, дабы с открытием оной начать в союзе с Францией морскую войну против Англии. Даже свою любовницу княгиню Гагарину он поместил в замке и уже никуда не выезжал, как это любил делать прежде.

В первоматерии исторических событий отнюдь не всегда победы составляют суть содержания. Очарованный Жозефиной Наполеон, считавший ее «совершеннейшим идеалом женщины» и считавший, наверно, справедливо грациозная креолка с темными, красноватого отлива волосами и мечтательными глазами в тени длинных, густых ресниц, с ее стройным, гибким телом, которое она так изящно облекала в легкие, неуловимо просвечивающие ткани, способна была осчастливить любого мужчину, что она охотно и делала в Париже, очарованный и ослепленный Наполеон, гнавший от себя мысли о неверности этой безумно расточительной женщины, напрасно не желал признавать и того, что самая тонкая дипломатия, самые коварные интриги берут свое начало в будуарах светских красавиц. Не бывает блистательных женщин вне большой политики, и не об этом ли шепчут губы прекрасной Жозефины, которую он привлекает к себе страстным порывом, готовый подчиниться любым ее капризам: «Какой ты смешной, Бонапарт!..».

С Жозефиной де Богарне его некогда познакомил предусмотрительный Поль Баррас, бывший тогда еще членом Директории, а для немногих посвященных нынешний тайный капитул ложи «Великий Восток Франции».

— Он такой смешной, этот Бонапарт! И маленький…

— Жозефина, послушай меня и, может быть, тебе встанет не до смеха. Этот человек все знает, все хочет и… все может.

Вопреки сложившимся представлениям Наполеона I о масонах — они далеко не во всем сами стремятся к разнузданным страстям и порокам рода человеческого. Они — играют на этих пороках. Любовница английского посла в Петербурге лорда Уитворта, красавица и авантюристка Ольга Жеребцова легко и быстро вскружила голову генерал-прокурору сената Обольянинову и с его помощью вернула в столицу опальных братьев Зубовых, ставших вместе с вице-канцлером графом Паниным, военным губернатором Петербурга графом Паленом, генералом Беннигсеном и адмиралом де Рибасом во главе масонского заговора, который имел своей целью вынудить Павла I отречься от престола в пользу своего сына Александра.

Павел смутно догадывался о том, что плетется вокруг него. Не случайно он пошел на сознательное затворничество, прекратив даже дипломатические приемы и протокольные церемонии. Однако догадку никому не поставишь в вину. Наконец заговор сделался до такой степени обсуждаемым в свете, что о нем стало известно и самому Павлу. В бешенстве разогнав поутру неугодивший выправкой вахт-парад, он призвал к себе графа Палена.

— Знаете ли вы, что против меня затевается злоумышлие?

Никто не превосходил масонского интригана и лукавого царедворца Палена в хладнокровии, но тут он едва не упал в обморок.

— Знаю, ваше величество…

— И кто против меня — тоже знаете?

Как тут было угадать Палену степень осведомленности императора? Вдруг тому все известно. Донесли? Спасти положение может только отчаянная наглость, рожденная страхом.

— Знаю, ваше величество, — ответствовал граф. — Я сам состою в этом заговоре.

— Как?.. Что вы такое несете?!

Стало ясно, что Павлу пока неведомы имена заговорщиков, поскольку первым там числился сам Пален.

— Ваше величество, я умышленно вступил в ряды заговорщиков с тем, чтобы в точности выведать все их намерения и доложить вам. Иначе, как бы я мог узнать это?

— Сейчас же схватить всех, заковать в цепи. Посадить в крепость, в казематы! Отправить в Сибирь! На каторгу!..

Павел гневно выкрикивал слова, не замечая посеревшего лица графа Палена. Император быстрыми шагами расхаживал по комнате и тяжело дышал. Ярость теснила ему грудь, ярость отринула все другие соображения, кроме необходимости мгновенной расправы с заговорщиками. Думать и рассуждать в такие моменты Павел был не способен. Граф учел это и пошел ва-банк.