Императорский покер - страница 23
С тех пор комплименты закончились, зато началась эскалация выпадов. В 1803 году Наполеон минирует российскую экономику, "впрыскивая" в нее тонны фальшивых рублей, печатаемых в Париже. Одновременно (октябрь 1803 года), во время беседы с ничего не значащим поляком, он демонстративно осуждает разделы Польши и направленность российской политики в целом. Ответом стало осуждение с российской стороны "чудовищного убийства" герцога д’Энгиенского. Ответом на этот ответ стала уже цитированная мною заметка в «Мониторе» относительно «апоплексического удара» царя Павла I. Разгневанный Александр резко спросил, по какому это праву Франция самовольничает в Пьемонте и Германии, на что Бонапарт вновь ответил вопросом: а какое право дает России высказываться по данному делу, если сама Германия молчит? Тогда Санкт-Петербург категорически потребовал, ни более, ни менее, как только: вывода французских войск из Неаполя, выплаты королю Сардинии компенсации за утрату Пьемонта, возврата Ганновера и предоставления России решающего голоса в урегулировании итальянских дел. Наполеон оптом выбросил все эти скромные требования в мусорную корзину, Александр отозвал Обриля, после чего наступил не только практический, но и официальный конец франко-русской идиллии.
Все указанные выше щелчки и пощечины пробудили у Александра нелюбовь к Франции. Основной же причиной его личной ненависти к Наполеону сделалось нечто другое, а именно, тот факт, что этот "корсиканский парвеню", этот "гражданин" — наследник "святотатственной революции", которого и так слишком долго терпели и с которым даже обменивались вежливыми письмами, осмелился короноваться! Причем, дважды: в Париже, императором, а затем в Милане — древней железной короной лонгобардов — королем Италии! Вот этого царь стерпеть не мог. Постепенно он начал выздоравливать от либеральной болезни, которой его заразил Лагарп.
Подготовка к войне и монтаж новой антифранцузской коалиции Петербург начал, по традиции на основе английского золота (в покере можно играть и на чужие деньги, это не запрещено), еще до официального разрыва дипломатических отношений с Парижем. Задуманный в Лондоне Питтом и Новосильцевым план предполагал втягивание в альянс Австрии и Пруссии. Правда, ни одна из этих стран не желала подставлять голову под меч "бога войны". Австрию удалось, после длительного сопротивления вынудить к этому шантажом[35]. Таким образом царь получил сильную — как он сам считал — карту в данном раунде.
Пруссия отказывалась гораздо эффективнее, в связи с чем, подговоренный Чарторыйским (российским министром иностранных дел) Александр решил заставить ее согласиться при помощи оружия, в рамках проклинаемого впоследствии прусской историографией “Czartoryskis Mordplan gegen Preussen” (план Чарторыйского, нацеленный на то, чтобы покончить с Пруссией) — среди всего, в нем предполагалось даже воскрешение Польши. Торговля начала становиться жаркой.
Холодным утром 21 сентября 1805 года, после торжественного богослужения перед алтарем Казанской Богоматери (и после проведения двумя днями ранее «консультации» с «божьим человеком» Селивановым) Александр выступил из Петербурга за своими, находящимися в пути уже несколько дней, войсками на запад. В конце сентября он добрался до Пулав; остановился во дворце Чарторыйских и целых пятнадцать дней танцевал там на балах среди очарованных ним красивых полек и поляков, которые, ошеломленные видением воскрешения отчизны, сбежались к нему отовсюду и целовали ему руки за обещания. И это обещание было дано им в момент трогательной откровенности: да, да, Пруссия будет им раздавлена, а свободная Польша — восстановлена!
Непревзойденный и вечно ненасытный "women-killer", каким был Александр, наверняка черпал громадное удовольствие в деле лобызания польских дам. Но вот поцелуи, которыми одарили его польские энтузиасты, ни к чему хорошему для них не привели. К примеру, когда российский посол в Берлине, Алопеус, выдал прусскому канцлеру, Харденбергу, тайны "пулавского плана", и когда отправленный царем (за спиной Чарторыйского и поляков) в Берлин князь Долгорукий покрепче надавил на Фридриха Вильгельма III — перепуганная Пруссия тут же заявила о своей готовности к уступкам. Только и ожидавший этого Александр помчался в Берлин и сходу передал Харденбергу содержащий сотни фамилий список польских патриотов — подданных Пруссии, которые в Пулавах так мечтали о независимой Польше. Берлин незамедлительно начал жесточайшие репрессии против этих людей.