Императорский покер - страница 39

Историки утверждают, будто бы Даву был "единственным учеником Наполеона", и что "он единственный понимал глубину наполеоновских стратегических концепций", с чем сложно спорить. В наилучшей форме Даву находился под Ауэрштедтом и Экмюлем, благодаря чему получил от императора титулы герцога Ауэрштедтского и князя Экмюльского. В какой-то малой степени это компенсировало ему тот факт, что в течение пятнадцати лет наполеоновской эпохи ревнивый Бонапарт постоянно отодвигал его в тень менее талантливых коллег-маршалов, не доверяя постов, соответствовавших способностям Даву.

Даву, хотя во всех отношениях был противоположностью "негодяя Понте-Корво", имел — точно так же, как и Бернадотт — всего одного приятеля. Приятелем Бернадотта был Ней, самый храбрый, но и самый наивный из сателлитов Наполеона. Приятелем Даву был маршал Удино, единственный человек, с которым Даву был на "ты", даже в официальных письмах. Когда в 1815 году, перед самым Ватерлоо, Удино выступил против Наполеона, маршал Даву, в то время военный министр, в сухом, бесстрастном приказе рекомендовал ему отправиться в собственные имения и навсегда разорвал дружеские отношения, соединявшие его с Удино два десятка лет. Даву, хотя и дискриминируемый императором, никогда не излечился от одного редкого, органического дефекта: его сердце обладало исключительно малой емкостью — в нем не было места на еще одну верность.

Второй гасконец из этой компании, Жан Ланн (1769–1809), был сыном крестьянина, начинал он подмастерьем в красильне. Только в 1792 году он добровольцем вступил в республиканскую армию, и с той поры, куда бы он не попал, все вокруг окрашивалось в красный цвет. Эту его одушевленность рубкой и стрельбой оценили, и в течение всего лишь четырех лет продвинули до генерала. Всей своей последующей карьерой он должен был благодарить Бонапарта, и он был единственным маршалом, который позволял себе ссориться с императором, ругаться в его присутствии и даже ему угрожать. И вообще, он любил много и громко высказываться, ссориться и сочно ругаться. Наполеон все это ему прощал.

Хорошо узнав его манеры, Бонапарт додумался до гениальной идеи использовать маршала в дипломатических миссиях. Методика дипломатии Ланна заключалась в том, чтобы стучать каблуками и кончиком громадной сабли по дворцовому паркету, что делало всех европейских князей, к которым его посылали, быстро податливыми к требованиям Парижа. Сам он, впрочем, тоже стал герцогом Монтебелло, и эта номинация женами остальных маршалов была признана прекраснейшей среди всех номинаций на князей и герцогов эпохи, что привело на жену Ланна выгоды всеобщей зависти.

Эта жена была его второй. Первую Ланн оставил во Франции, отправляясь с Наполеоном в Египет. Там его ранили в ногу во время битвы при Абукиром и поместили в госпиталь, в котором его ругань заглушала вопли оперируемых. Ругался он по двум причинам. Во-первых, рядом с ним положили контуженного Мюрата; сам Ланн же предпочел бы лежать рядом с коброй, чем рядом с этим "цирковым шутом". Но на всю катушку стал он ругаться только тогда, когда из Франции пришло сообщение, что его супруга, с которой он расстался четырнадцать месяцев назад, только что родила ему здорового мальчика. Возвратившись на родину, он всласть отругал ее и взял развод.

Но развода с гасконской дерзостью он так никогда и не взял. В 1797 году его, с дюжиной солдат, по дороге из Мантуи в Рим окружила рота папской кавалеристов.

— Сабли из ножен! — приказал своим людям папский офицер.

— Да как вы смеете вытаскивать сабли! — рявкнул Ланн. — Суньте их обратно в ножны!

— Есть! — ответил сконфуженный офицер.

— Спешиться! — продолжал командовать ободренный первым успехом Ланн. — И шагом марш в мою штаб-квартиру!

"Если бы я пытался удирать, — объяснялся он впоследствии, — кто-нибудь из этих болванов мог бы подстрелить меня в спину, так что мне показалось, что, наглея, я меньше рискую".

Будучи земляком д’Артаньяна, Ланн был мастером безумной атаки, что было доказано им под Арколем, Лоди, Риволи, Монтебелло и во многих других сражениях. Под защищавшимся Регенсбургом — когда его атакующих гренадеров отстреливали со стен, и армия просто отказалась участвовать в этом самоубийстве — он взял лестницу под мышку и сам направился пешком к стенам твердыни. На полпути пристыженные солдаты догнали своего маршала и Регенсбург взяли. Подобного рода безрассудства стоили ему множества контузий, хотя Ланну далеко было до рекордсмена Удино, который в ходе наполеоновских кампаний получил тридцать четыре тяжелые раны, не считая ран помельче, и выжил.