Империя пера Екатерины II: литература как политика - страница 2

Культура смеха занимала особое – центральное – место в цивилизации Просвещения. Отношение к смеху, к остроумию и сатире определяло качества «человека Просвещения»[4]. К этой категории причисляла себя и Екатерина, написавшая множество не только комедий и комических опер, но и сатирических прозаических эссе, вроде «Тайна противо-нелепаго общества (Anti-absurde)», «Общества незнающих ежедневная записка», «Были и небылицы». Цивилизованность, в ее представлении, была прямо пропорциональна толерантному восприятию сатирической насмешки, а умение шутить и само остроумие сделались пропуском в культурное сообщество. Смех должен был выполнять множество функций – исправлять дурные нравы, выкорчевывать невежество, даже корректировать политику. Выбор характера «смеха» – бурлескного, пародийного, галантного или дидактического – был тесно связан с насущными политическими задачами (глава 2).

Сама литературная деятельность императрицы должна была переустановить границы европейскости. Как справедливо замечал Ларри Вульф, именно в эпоху Просвещения произошло ментально-географическое разделение на Западную и Восточную Европу, а границы между ними пролегали где-то между Пруссией и Польшей[5]. Доекатерининская Россия на карте цивилизации была почти всегда помечена белым пятном бесконечных снежных равнин и осмыслена как варварская и отсталая антицивилизация. В своем «Путешествии в Сибирь» (1768) французский аббат-астроном Шапп д’Отерош приравнял Россию к Сибири, и для него экзотический быт народов Сибири определял лицо всей России. Императрица-писательница ответила аббату Шаппу огромным фолиантом, написанным по-французски от лица молодого образованного русского автора, – само название ее книги «Антидот» должно было служить «противоядием» искаженному «западному» представлению о стране (глава 1).

Показательно, как Екатерина сознательно наполняет свои сочинения географическими отсылками, помечает «нераспаханную» страну культурно-литературными бороздами, очерчивает совершенно новую территорию «свободоязычия» (глава 3). По мановению литературного пера она создает цивилизованный ландшафт империи – воображаемый, ментальный, мало соотносящийся с реальным пространством и временем. Ее первое сочинение – совместный перевод философско-политического романа «Велизарий» Ж. – Ф. Мармонтеля, где она в числе двенадцати участников путешествия по Волге 1767 года перевела важнейшую – девятую – главу. Издание, вышедшее в 1768 году, имело значимую «топографическую» приписку к названию – «Велизер, сочинения Господина Мармонтеля, члена Французской Академии, переведен на Волге».

Комедии 1772 года также содержали немаловажное дополнение к названиям – «сочинены в Ярославле». Добавляя русские географические названия к своим литературным опытам, Екатерина стремилась переформатировать русское пространство, сделать его частью европейской цивилизации. С легкой руки императрицы-писательницы Сибирь – фокус ее полемической книги «Антидот» – сделалась актуальной темой обсуждений и переосмыслений, а комедия «Шаман Сибирский», сочиненная в 1786 году, метила в новомодное европейское увлечение «магнетизмом», масонством и целительством. Сибирский шаманизм в конце 1780-х годов воспринимался уже не как экзотическое явление варварского русского обихода, описанного аббатом Шаппом, а представлялся (в том числе и на сцене европейских театров) сатирической аллегорией модных европейских салонов. Сибирь с ее шаманами как бы переносилась в Европу (глава 4), а Россия в лице изображенной Г. Р. Державиным «Минервы среди тронов» (ода «На Счастие») оказывалась единственной и чуть ли не последней защитницей разума в современном «коловратном» мире конца эпохи Просвещения (глава 6).

Вольтер тонко подметил эту совершаемую императрицей ментально-географическую революцию, когда запрашивал у Екатерины перевод ее собственной пьесы: «Я просил у Вашего Величества прежде кедров из Сибири, теперь я осмеливаюсь просить комедию из Петербурга»[6]. Швейцарский философ, писатель и врач И. Г. Циммерман подытоживал эти культурно-политические перенесения, когда писал Екатерине: «Теперь с берегов Невы к нам идет Просвещение»