Имперская гвардия: Омнибус - страница 11

— Я Бас, — робко ответил он.

— Бас бастард! — сказал остальным Крэвен и засмеялся.

— Бас личинка. — сказал другой.

— Бас пещерная жаба!

Мальчики засмеялись. Крэвин сложил руки на груди и искоса глянул на Баса: «Я видел тебя на Лимнан-стрит. Ты живёшь у Старого Железнонога?»

Бас в замешательстве уставился на него. Он понятия не имел, кто такой этот «Железноног». Дед настаивал, чтобы его называли "сержант", или сокращённо «Сарж», а не дедушка или что-нибудь в этом духе. Бас слышал, что другие называют его Сарж, но чаще, когда говорят о нём, а не с ним. Потом дошло, и он кивнул.

Крэвин ухмыльнулся: «Понравилось? Понимаешь, это из-за его ноги».

Он начал ходить вокруг Баса, преувеличенно хромая и издавая механические звуки. Остальные мальчики так и покатились со смеху.

А Бас нет. Он никогда не спрашивал Саржа о его ноге. Просто не осмеливался. Мальчик знал, что нога часто причиняет старику боль, и часто видел глубокие следы, оставленные этой болью, на его лице. И знал, что иногда нога скрежещет, а иногда нет, хотя каких-то видимых причин не было. Она скрежетала совсем не так, как изображал Кривен, но это вовсе не мешало ученикам наслаждаться шуткой.

Крэвин остановился перед Басом: «Ну и кто ты для него, а? Новая подружка?»

И снова со всех сторон раздался громкий смех.

— Я…Я его внук, — пробормотал Бас. И внезапно осознал, что чем дольше разговаривает с ними, тем глубже копает себе яму. Мальчику был нужен путь отступления…и он появился, хотя ни к чему хорошему это не привело.

Зазвонил бронзовый колокол, и осанистый, мрачно выглядящий мужчина в толстых очках и рясе из грубой коричневой холстины с капюшоном появился в широких двойных дверях главного корпуса. И закричал ученикам, чтобы шли внутрь.

— Позже поговорим, личинка, — сказал Крэвин, развернулся и повёл остальных в схолум.

Тем вечером Бас едва добрался до дома Саржа. К тому времени рыдать он перестал, но слёзы продолжали стекать по щекам. Одежда была порезана ножами. Губы разбиты. Один глаз так заплыл, что уже ничего не видел, а два пальца больше не гнулись.

Сарж уже сидел за колченогим обеденным столом в центре комнаты, с припарками и бинтами наготове.

— Сколько ударов ты нанёс? — просто спросил он.

Бас не мог говорить из-за рыданий.

— Я спросил сколько, — рявкнул старик.

— Ни одного, — застонал Бас. — Ни одного, ясно? Я ничего не мог сделать!

Дед громко выругался, затем показал на пустой стул на другом конце стола: «Садись. Посмотрим, смогу ли я тебя залатать».

Целых полчаса Сарж бинтовал израненного внука. И делал он это не слишком нежно. Даже и не старался. От боли Бас заплакал больше дюжины раз. Но, как бы не был суров старик, с бинтами, лубками, иголкой и нитками он обращаться умел.

Когда дед закончил, то встал, чтобы убрать аптечку. Посмотрел на Баса и сказал: «Завтра пойдёшь снова. Они не тронут тебя, пока не выздоровеешь».

Бас замотал головой: «Я не хочу туда. Не заставляй меня. Я лучше умру!»

Сарж метнулся вперёд и наклонился прямо к лицу Баса.

— Никогда не говори так! — прошипел он. — Никогда не сдавайся! Не дай им победить! Слышишь меня, пацан?

Бас застыл в абсолютном ужасе, уверенный, что старик разорвёт его на части — такая ярость была в голосе деда и на его ужасном лице.

Дед снова встал прямо.

— Считаются только трудные уроки, — сказал тот уже спокойнее. — Понимаешь? Благодаря суровым урокам получаются суровые люди.

Он повернулся и пошёл налево, чтобы положить аптечку в шкаф.

— Когда тебе надоест быть лёгкой добычей, скажи мне, пацан. Говорю тебе от всего сердца.

Накинул пальто из кожи грокса и направился к двери.

И, открыв дверь, сказал: «Отдыхай. Мне нужно идти работать».

Дверь захлопнулась.

Бас лежал, но не мог уснуть. Раны болели, но это было не самое худшее.

Малодушный страх навис над ним как гнилой саван, впился в него, душил.

Перед закрытыми глазами мелькали живые воспоминания о колотящих руках и ногах, о злобном, радостном смехе, которым передразнивали мольбы о пощаде.

Нет, этой ночью Басу не уснуть — как и многими другими в будущем.

Рабов уже заперли в широкую клетку из чёрного железа c грубо отлитыми прутьями, покрытыми шипами. Как и раньше, все, кроме одного — а Бас прикинул, что их примерно двадцать — сидели или лежали, как неживые. Не было ни разговоров, ни стонов, ни рыданий. Уже не осталось слёз. Мальчик задумался, давно ли они так живут. Столько же, сколько и он? Дольше?