Индира - страница 4

. Только на левом запястье остался один-единственный железный браслет, да и тот сломанный. Рыдая, я сорвала несколько стеблей лиан и обмотала ими правую руку.

Оглядевшись по сторонам, я заметила, что на некоторых деревьях срублены ветки, а от других деревьев остались только пни. Сюда приходят дровосеки! Значит, где-то поблизости пролегает дорога в деревню. Днем, при ярком свете солнца, я перестала думать о смерти, в сердце моем ожила надежда. Ведь девятнадцать лет бывает только раз в жизни! Я долго искала и наконец нашла едва приметную тропинку, которая мало-помалу становилась все более торной. Теперь я уверилась, что выйду к деревне. Но тут в душу закралось новое сомнение: как я покажусь на глаза людям? В грязных лохмотьях, едва прикрывающих тело, с обнаженной грудью. Нет, лучше смерть!

Но когда я окинула взором залитый лучами солнца лес, увидела, как качаются на ветру цветущие лианы, и услышала нежное пение птиц, неодолимое стремление к жизни возродилось в моей душе. Я нарвала листьев, сплела гирлянды и прикрыла ими грудь. Теперь стыдиться было нечего, на худой конец меня могли принять за безумную. И я снова пустилась в путь. Шла я долго, но вот до моего слуха донеслось мычание коров. Значит, деревня совсем близко, обрадовалась я. Но идти дальше не было сил. Я не привыкла ходить пешком, давали себя знать бессонная ночь и страдания, душевные и телесные — исколотые ноги, голод и жажда. Вконец измученная, я прилегла под деревом у дороги и крепко уснула.

Мне приснилось, будто я прилетела на облаке в дом свекра и будто муж мой — сам бог любви, а я поссорилась из-за цветов амаранта с другой его женой, богиней Роти. Тут сон мой был прерван. Открыв глаза, я увидела юношу, очень похожего на кули — вероятно, из касты неприкасаемых. Он тянул меня за руку. К счастью, рядом оказалась палка. Я схватила ее и со всего размаху ударила негодяя по голове. Откуда только силы взялись! Парень схватился руками за голову и со всех ног бросился бежать. Палка так и осталась у меня в руках. Опираясь на нее, я снова отправилась в путь. Вскоре мне повстречалась старуха, гнавшая перед собою корову.

— Далеко ли до Мохешпура? — обратилась я к ней. — Или до Монохорпура?

— Кто ты, дочь моя? — спросила старушка. — Такая красавица, и одна-одинешенька! Господи, до чего же ты хороша! Пойдем ко мне.

Я согласилась. Старуха, видимо, догадалась, что я голодна, подоила корову и напоила меня молоком. Она знала, где находится деревня Мохешпур. Я попросила ее проводить меня, обещая щедро одарить, но она отказалась. Ей не на кого оставить дом, сказала старуха, и я ушла одна по дороге, которую мне указала добрая женщина. Шла я долго, до самого вечера, и очень устала.

— Далеко ли еще до Мохешпура? — спросила я повстречавшегося мне старика.

Он ответил не сразу, с удивлением разглядывал меня, потом спросил:

— А откуда ты идешь?

Я назвала деревню, в которой жила старуха.

— Ты сбилась с дороги, тебе надо в обратную сторону. Отсюда до Мохешпура день пути.

Я была в отчаянии.

— А вы куда идете?

— Тут недалеко, в деревню Гоуриграм.

Что оставалось мне делать? Я пошла за стариком.

— У тебя есть знакомые в Гоуриграме? — спросил он, когда мы вошли в деревню.

— Нет, я никого здесь не знаю, — отвечала я. — Прилягу под каким-нибудь деревом, а с рассветом — в путь.

— Какой ты касты?

— Писцов[7].

— А я брахман[8]. Пойдем ко мне. Ты, видно, из богатой семьи, хоть платье на тебе грязное и рваное. В бедных семьях таких красавиц не бывает.

Я проклинала свою красоту, которая всем бросалась в глаза. Но брахман был человеком пожилым, и я пошла с ним.

После двух дней непрерывных страданий я наконец обрела покой в доме брахмана.

Добрый старик оказался деревенским жрецом.

— Почему ты в лохмотьях? — спросил он меня. — Кто-нибудь отнял у тебя платье?

— Да, — промолвила я.

Жители деревни приносили брахману в дар много одежд, и он дал мне два коротких, но очень широких красных сари. У него же в доме я подобрала старый железный браслет. Но переодеться мне стоило огромных усилий. Все тело нестерпимо ломило, каждое движение причиняло боль. Съев горсточки две риса, я прилегла на циновку, но уснуть никак не могла. Мысль о постигшей меня беде не давала покоя, и я снова стала думать о смерти.