Индивидуальная беседа - страница 5
— В тысяча девятьсот семьдесят первом году переехали в Заполярное, учился в сорок второй средней школе. Значит, здесь уже три года, — и воспитатель записал несколько слов в тетрадочку, что лежала справа.
Рыбалка здесь другая. На удочку ловят лишь в августе «царскую рыбку» — форель. А так не мелочатся — все больше сетью, неводом.
Вначале тайга не понравилась. Казалась холодной, сырой, темноватой и вязкой. Зайдешь, — казалось, назад не воротишься. Среди острых камней, сползающих с сопок, едва прикрытых мягким мхом, таились ловушки. Он проваливался, разбивая коленки. В глухих распадках рождались непонятные звуки, и все замирало тогда в нем.
А на тропе нашел два-три перышка — все, что осталось от глухаря. Колька шел и оглядывался. Но когда он выбрался, наконец, на хребет, где гулял ветер, и увидел крутые сопки-волны, что вздымались, катились до самого горизонта, дух захватило у него от солнца, ветра, зеленой бескрайности. Ему показалось, что он опять плывет на шлюпке.
Он забрался на вышку и внизу, далеко у озера, разглядел дымок небольшого костра. Там сохли сети, прилепился к вековой ели шалаш…
Привязанность к тайге была не похожа на его любовь к морю. И все же это новое, уже взрослое чувство к тайге питалось через маленький, почти незаметный ручеек той далекой, смешной и солнечной его любви к морю, которого он в своей жизни ни разу не видел.
Народ здесь был пестрый: охотники, лесники, рыбаки, туристы, рыбнадзор, реже — браконьеры. Народ бывалый, а иногда — отпетый. А Колька оказался понятлив, схватывал науку на лету. Это нравилось, он легко приживался везде.
— Колька! Костер!
— Айн момент!
— Колька, коры на шалаш организуй!
— Топор давай!
— Колька, а ну к столу — уха стынет!
— А где моя большая ложка?..
Учился он теперь еле-еле. Коловороты, жаканы, японская леска, сеть-паутинка и особые серебристые блесны на щуку. Все это обнаруживалось время от времени и с руганью выбрасывалось матерью на помойку. Взрослые Колькины друзья не нравились родителям. А браконьеры (это слово произносилось тише, чем остальные) даже пугали их. Но их родительское чувство было как бы теоретическим. А практически — отец, которого перевели сюда с крупным повышением, пропадал на металлургическом комбинате день и ночь, чтобы оправдать это повышение. И только грозился, что как-нибудь доберется до Кольки, задаст ему. Мать ругала на всех перекрестках школу, Кольку, бродяг, сманивших его в тайгу. Но ругала потому, что так принято было ругать в данном случае всех подряд — и не больше. На самом же деле еще два года тому назад, отправляя сына к бабушке, она впервые заметила в нем — в его глазах, в выражении губ, в скособочившемся, готовом заранее к сопротивлению плече — нечто чужое и непреклонное. Преодолеть это она не могла, может быть, не умела. И еще тогда в ней поселилось чувство безвозвратности, словно бы она отправляла сына не на лето, а на гораздо больший срок…
— А вот и первая кража! — почти с удовольствием отметил воспитатель и стал делать из листа бумаги закладку, чтобы выделить эту страницу…
На озере Пагель Колька наткнулся на случайную компанию подвыпивших рыбаков: они выбрались на выходной в тайгу. Колька пристал к ним, освоился. Глядь — уже и тут «свой человек».
— Пацан во-о! Что надо.
— Правильно, что ему в городе с бабами сидеть.
— Перед ухой положено.
— По рюмочке.
— С устатку.
— Молодец, ай да Колька!
— Мужик!
— Рыбак!
— Какой рыбак без сетки?!
— А вот туристы в протоке сетку бросили. Снимай — и будешь с сеткой.
— Слабо!
— Сам ты — слабо!
— А я говорю — слабо!
— Была бы охота.
— Нет, правда, валяй, Колька, чего там. Они все отправились водопад фотографировать на память. Не страшно.
— А я и не боюсь, чего бояться-то.
— Ну, вот и правильно, малый! Нечего им здесь нашу рыбу ловить.
И вот он плывет, подгоняемый десятком глаз, на плотике к поплавкам чужой сетки. По озеру. Открыт со всех сторон. Солнце, тишина. Ни к чему такой день. Он выбирает чужую сетку. Скорей, скорей! Не зацепилась бы! А руки трясутся, а сердце чуть не выскочит! Вдруг голоса. Тревога. Вернулись? Скорей назад, скорей, скорей! Спасательный берег. Петлять, уходить с мокрой ношей на спине, как зверь по сухостою…