Индийская красавица - страница 18

Маргерит ежедневно изобретала новые поощрения. В черной коробке, украшенной рекламой ниток «У китайца», хранились старый-престарый набор для игры в блошки, лото, домино и мелкие экзотические ракушки — память об одном из путешествий Эмиля. На подоконнике в кухне прорастала на влажной вате фасоль. Они учились вырезать из бумаги хороводы плясуний, вышивали крестом по канве. Частенько также позволяли себе роскошь ничего не делать, ни о чем не говорить. Девочка слегка приподнимала занавеску на балконной двери и глядела на улицу. Она никогда не покидала Парижа и не нуждалась в деревьях, чтобы следить за сменой времен года. Менял цвет камень домов, становясь из золотистого серо-синим. Фонарщик зигзагами спускался по улице Капри, зимой — рано, летом — поздно. В декабре переливалась огоньками витрина колониальной лавки, где большой целлулоидный пупс дремал между крохотными ослом и быком.

Даже сидя вместе, бабушка и внучка иногда забывали зажечь свет. Каждая из них погружалась в свои грезы, цепенея от неподвижности и подступающего холода. Трудный час сумерек сжимал тоской сердце обеим. Девочка дрожала. Это был час, когда приходила пора возвращаться домой к молодым родителям.

Маргерит оставалась одна, совсем одна.

Иногда она делала себе бульон из кубиков «Маджи». И рано ложилась спать.

В 1924 году Маргерит написала своим красивым почерком письмо сыну, начинавшееся словами: «Мой милый Жан». В письмах она неизменно обращалась к детям только так: «Мой милый Эмиль», «Моя милая Шарлотта».

Без всякого злопамятства она выражала свою радость по поводу того, что он стал отцом и счастлив. О том, как горько ей было узнать, что он женился, не посоветовавшись с ней, она умолчала.

Мать приглашала его провести отпуск на улице Франклина. Она сумела ловко уклониться в своем письме от какого бы то ни было упоминания о молодой матери, которая таким образом не была ни приглашена, ни отвергнута.

Жермена, на которой женился Жан, наивно пришла в восторг от столь благодушного отношения. Жан, знавший автора письма лучше, выказал известное недоверие.

Жан и Жермена познакомились вечером 31 декабря. Она пришла в театр со своей подругой Марселиной. Он — со своим другом Пьером. Все четверо были веселы и застенчивы. Веселы, потому что это была ночь под Новый год, она была с приятельницей, он с приятелем, война уже кончилась, и всем им было по двадцать лет с небольшим. Почти еще дети. Застенчивы — что касается Жана, причина этого известна.

Жермена прибыла с другой планеты, она не имела ни малейшего представления о том, что значит, что таит в себе улица Франклина. Жан показался ей просто высоким юношей, веселым, непринужденным и немного трогательным из-за своей прямоты и простосердечия.

Четверо молодых людей болтали перед началом спектакля, в антракте и после окончания. Марселина с первого взгляда влюбилась в Пьера. Жермена в Жана не влюбилась. Или, во всяком случае, считала, что не влюбилась.

Обе девушки жили вместе на Монмартре, в комнате, где мебелью служили ящики из-под мыла, покрытые кретоновыми оборками. Они сами обставили это жилище, пестревшее цветами.

Из театра пошли пешком, молодые люди проводили девушек. Обе распрощались со своими рыцарями на положенной границе: иными словами — на углу улицы, где жили. Выдать свой адрес было бы неприлично.

Так чуть за полночь, на переходе меж двумя годами, они потеряли друг друга, казалось, навсегда.

Но не прошло и недели, уже в новом году, как Жермена, к своему великому удивленью, узрела на углу улицы высокий худой силуэт Жана, который читал газету, прислонившись к стене в небрежной позе ковбоя.

Он стоял здесь на посту уже на протяжении нескольких дней, устроив засаду на манер какого-нибудь журналиста или полицейского. Но поскольку время тянулось долго, его бдительность притупилась: он был поглощен «Энтрансижан».

Жермене стало смешно. Она колебалась недолго. И оторвала юношу от его чтения.

Какое облегчение для обоих — они нашли, потеряли и на этот раз, к счастью, вновь обрели друг друга. Теперь они не расстанутся до гроба.

Благодаря им, Марселина тоже вновь — увы! — встретилась с Пьером и пережила, далеко не так счастливо, свой роман, параллельный их роману, протекавшему под победные фанфары. Марселина немало выстрадала. Комнатушка, пестревшая кретоновыми цветочками, стала местом, где она лила слезы.