Индийская красавица - страница 20
Один возжелал духовной независимости, не подумав, что это влечет за собой потерю власти, денег, почестей. Другой, возмечтавший о славе, сетует, что нет у него ни искренней дружбы, ни любви. Жан хотел любви — и получил ее.
Он недолго предавался горьким мыслям. Но написал матери. И приложил к письму любительский снимок, где молодая женщина с длинным белым ожерельем склонилась к маленькой девочке, уснувшей у нее на коленях.
Ответ не заставил себя ждать, но Жан знал, до какой степени все в нем продумано. Мать просто писала, что будет счастлива принять у себя на отпуск «своих детей». Оборот тонкий — ибо, кого считала она «своими детьми»? Уж наверняка не Жермену, ей совершенно неизвестную, и, без сомнения, совершенно для нее неприемлемую, узнай она ее поближе. Жану, следовательно, предстояло это испытание: он должен был представить матери молодую жену вместе с ребенком. Что касается младенца, дело пустячное: тут не приходилось ничего опасаться. Маргерит безусловно растает перед девочкой, плотью от ее плоти. Но Жермена? Как должно умилить Маргерит дитя, чтобы оно послужило пропуском и охранной грамотой для своей матери!
Жан попробовал посмотреть на жену более критическим взглядом, чем ему доводилось до сих пор. Эта радость жизни, пленявшая его, эти простодушные высказывания, эта до невероятия спокойная совесть католички, регулярно омываемая от греха, — он пытался взглянуть на все это глазами, которыми, вполне вероятно, увидит Маргерит.
И тут несколько усомнился в уместности своего выбора.
Жермена с раздражающим доверием готовилась к путешествию в Пуатье, словно это была самая заурядная поездка. Она наглаживала простенькие платья, сшитые собственноручно, поспешно дострачивала хитроумные блузки, просторные и падавшие мягкими складками по моде тех лет, сочиняла на досуге летние одеяния для дочки, легкие и крохотные. Жан задумался всерьез. Он стал опасаться, что встреча окажется весьма трудной. Он очень внимательно перечитывал материнское письмо — так, как обычно вчитывались в редкие письма, прибывавшие на улицу Франклина, стараясь отыскать смысл, заключавшийся между строк, в умолчаниях.
Жермену раздражала (и никогда не перестанет раздражать) такая манера чтения и перечитывания. Она поглощала письмо мгновенно. Читалось то, что написано, схватывался общий смысл, и делу конец. Жан, как и его мать, как и все племя, старался вычитать что-то из почерка, из расположения слов. Задумывался над интервалами между словами, пробелами, умолчаниями. Искал то, что не могло не таиться в ненаписанном, в подразумевавшемся.
«Ты премного извлекаешь из маленького письма», — замечала, смеясь, Жермена. А он не мог не думать, что ее собственная манера читать чересчур уж примитивна. Из письма матери следовало извлечь не только его смысл, лежащий на поверхности. Напротив, нужно было путем сложных умозаключений и тонкого проникновения в содержание различить за явным посланием всю совокупность намеков, куда более опасных и многозначительных, чем то, что было написано черным по белому.
Чем больше приближался час свиданья, тем тревожнее становилось на душе у Жана, понимавшего, что ему наверняка придется в одно и то же время защищать свою молодую жену от недоброжелательства, им предчувствуемого, и просить прощения за ее наивные высказывания, которых приходилось опасаться и с которыми он уже не ощущал себя полностью солидарным, как в дни первых любовных восторгов.
Маргерит ожидала сына на вокзале Пуатье вместе с Шарлоттой, Эмилем, Элен и Рене. У Жана сжалось сердце, когда он увидел ее — все той же и одновременно так постаревшей. На ней, как всегда, была черная шляпка, горизонтально надвинутая на лоб: вдова своего сына Франка, военная вдова. Яркость Жермены была явно неуместна.
Молодая женщина простодушно расцеловала своих сдержанных золовок и даже деверей. Эмиль от этого весь, конечно, залился краской. Маргерит великодушно спрятала улыбку. Жан улыбку заметил, как и усилье ее спрятать. Ему это не понравилось.
Девочку взяла на руки Элен, порозовевшая от счастья. Все направились на улицу Франклина, где их уже ждал ужин.