Инопланетное вторжение. Битва за Россию - страница 7
– Какой Подобед? – сперва я даже не понял, о ком идет речь.
– А их что, храни господи, несколько? – делает испуганные глаза Шатурин. – Я знаю только одного – бывшего командира Минского ОМОНа.
Это то-о-от? Серьезный мужик, и парни у него серьезные…
– Так вот, с точки зрения и нашего начальства, и мирового права, такая организация именуется международной террористической.
Обалдело смотрю на Шатурина: не шутит ли товарищ майор? Да нет, похоже, не шутит…
– Так что ты учти, Бортников: если потом что-то не так пойдет – на меня и на тебя всех собак повесят. И еще как!..
…Я шел на встречу с бойцами Штаба Сопротивления. Собственно говоря, тогда, в самом начале, когда вторжение только-только начиналось, штабов было три: Штаб Обороны, Штаб Гражданской Обороны и Штаб сил МЧС.
Первым накрылся Штаб Обороны. Разжиревшие от мирной жизни, с мозгами, заплывшими салом, генералы угробили весь имевшийся у них под рукой личный состав в отчаянных контратаках, и больше о них я ничего не слышал.
Вторыми погибли эмчээсовцы. Они до самого конца продолжали выполнять свой долг – спасали людей из-под развалин разбомбленных домов.
Дольше всех продержались, как ни странно, «гробы». Эти еще и к концу второго месяца вторжения, когда «тарелки» уже рассыпали на атомы Пентагон, когда штаб-квартира НАТО уже отдала приказ о безоговорочной капитуляции, когда Народная армия КНР уже перестала пытаться завалить противника трупами в связи с окончанием «боезапаса» – так вот, даже тогда Штаб Гражданской Обороны еще что-то пытался сделать. И хотя получилось у «гробов» далеко не все, но они вызывали уважение. Настоящее…
А потом все рухнуло. Где-то в руинах затерялся и сгинул глава Московской полиции (о чем никто из наших особо и не жалел, ибо толку от этого кабана было не больше, чем от кота – молока), пропали всякие федерации-конфедерации, исчезли более-менее организованные банды. Осталось лишь гражданское население, доведенное до состояния затравленных крыс, да небольшие отряды, которые еще как-то сопротивлялись. Вроде нашего второго батальона…
И вот теперь возник новый штаб, который действительно делает дело. И я иду туда по схеме, которая была в очередном письме…
…По бывшей Калужско-Рижской линии метрополитена я шагал почти два часа. Потом нырнул в неприметную дверцу в одном из перегонов. Длинная лестница… Сначала вниз, потом – вверх… Поворот… Узкий, бесконечно тянущийся коридор…
Из-под ног с визгом шарахнулась здоровая крыса, и почти сразу же негромкий голос порекомендовал:
– Стой, как стоишь, парень. Ты куда это собрался?
– На слет дятлов, – именно такой ехидный пароль и был означен в письме. – Общегородской слет дятлов…
– Николай? – интересуется другой, смутно знакомый голос. – Заходи, гостем будешь.
И в луче света появляется высокая фигура. Алексей? Точно – он…
…Через полчаса мы, вместе с Алексеем и еще двумя такими же крепкими мужичками неопределенного возраста, шагаем по каким-то уж совсем жуткого вида переходам. На мой робкий вопрос, где это мы, собственно, один из крепышей коротко отвечает: «Система, сынок». По-видимому, этим вопрос исчерпан. Жаль только, что я ничего не понял….
Переходы кончились внезапно. Как-то вдруг – раз! – и раздались в стороны стены, улетел вверх потолок. Пространство было залито ярким электрическим светом, от которого я уже не то что отвык, а прямо-таки забыл, как он выглядит! Этот свет озарял… зал – не зал, а что-то длинное, разделенное легкими перегородками на клетушки с большим открытым… большой открытой… в общем, выглядело это место словно большая площадь, окруженная маленькими домами-каморками. Сходство усиливали проходы между клетушками: ни дать ни взять – улочки да переулочки.
На «площади» громоздилась некая КОНСТРУКЦИЯ, из глубин которой то и дело слышались удары, треск и отборный мат, перемежаемый особо изощренными построениями типа: «маму твою факториал», «транслятор тебе через ж…» и прочее. Неожиданно из мешанины проводов, коробок и ящичков подозрительного вида, труб, трубок и трубочек вынырнул Дмитрий. Он невидящим взглядом посмотрел на меня, аналогично – на обоих крепышей, потом перевел глаза на Алексея, и тут его взгляд начал приобретать живость и осмысленность: