Иностранка - страница 49

– Да. Ну, так и быть погадай мне, девица, я отблагодарю тебя.

Кивнув, Маша приблизилась к нему и начала гадать ему по руке, воркуя и убаюкивая словами. Уже спустя пять минут дворянин так растрогался, с удовольствием слушая байки Маши и смотря довольными глазами в ее красивое лицо, что сделал знак слуге отойти в сторону, а сам увлек девушку в сторонку в проулок между домами. Цыганки, видя, что старый дурак клюнул, распевая песни, последовали дальше, чтобы не мешать Раде делать свое дело.

Заметив, что поблизости нет прохожих, Маша отчетливо вспомнила, чему учила ее Шанита, наклонилась к богатому дворянину и начала говорить ему на ухо комплименты, желая до конца усыпить бдительность. Старик растаял окончательно и уже спустя пару минут полез целоваться к девушке, шепча ей на ушко, что, если она пойдет с ним, он ее щедро отблагодарит. Маша, поняв, что настал нужный момент, позволила его слюнявым губам прикоснуться к своей щеке, а затем и к губам, приобняв его и открыто смеясь, как бы подбадривая. Дворянин, совсем ошалев от покладистости девушки, уже сам с силой обнял ее, а Маша осторожно просунула руку ему за пазуху и, развязав ленту, стянула кошелек с деньгами с пояса старика. Мгновенно отведя руку в бок, она спрятала кошелек, набитый золотом, в карман своей широкой цветастой юбки и, чуть отстранившись, согласилась пойти с господином. Он весь засиял и задрожал от возбуждения, но Машенька хитро заявила, что ей надобно сказать об этом своим сестрам-цыганкам. Дворянин по просьбе Маши обещал дождаться ее здесь, в укромном уголке, а девушка, приподняв юбку, быстро последовала обратно на площадь и уже спустя миг скрылась в толпе.

Довольная тем, что избавилась от неприятного богатого старика, который, видимо, и впрямь рассчитывал от нее что-то получить, Машенька, напряженно нащупывая в кармане тугой кошелек с деньгами, нервно, тяжко вздыхала, ошарашенная и удивленная тем, что у нее все получилось. Невольно поводя по щекам и губам грязной ладошкой, стараясь стереть слюнявые поцелуи старика со своей кожи, девушка следовала по площади, ища пытливым взором девушек-цыганок. Но их не было видно. Четверть часа Маша безрезультатно бродила по многолюдной площади и окрестным улицам и в какой-то момент увидела военный патруль, который проходил поблизости. Заметив ее, двое солдат и полицейский офицер изменили свой путь и свернули в ее сторону. Маша вмиг похолодела, решив, что старик-дворянин заявил на нее в полицию за то, что она украла кошелек. Испугавшись, девушка судорожно притиснулась к деревянному забору и напряглась. Когда военные приблизились, полицейский офицер, грузный пожилой военный, придирчиво оглядев Машу, обратился к ней:

– Эй, девица, погодь!

– Да? – дрожащим голосом произнесла девушка.

– Как твое имя?

Маша сглотнула горечь и невольно вымолвила свое цыганское имя:

– Рада.

– Как? Я не расслышал?

– Рада Ивори, я цыганка, – ответила громче Маша, назвав фамилию Шаниты и прямо посмотрев в глаза офицеру полиции. Она понимала, чтобы ей поверили, слова должны подтвердиться уверенным взглядом. Она глухо спросила: – Что ты хочешь от меня?

– Да уж, хотели спросить, – буркнул офицер и тоном инквизитора добавил: – Тут одна банда шныряет. Опять лавку купца на Гороховой улице ограбили, сегодня поутру. Не знаешь, кто это был?

– А мне откуда знать, господин? – ответила Маша, изображая цыганский акцент. – Наш табор стоит за городом. Я недавно сюда пришла.

Полицейский хмуро усмехнулся и переглянулся с солдатами.

– Не она вроде, – заметил один из рядовых, обращаясь к офицеру, также рассматривая Машу.

– Вижу, что не та девица, что купец описал, – кивнул полицейский и, обратившись к девушке, строго добавил: – Ладно, ступай, куда шла. Да побыстрее, а то передумаю и в каземат отведу. Знаю я вас, цыган, ворье одно!

Военные быстро пошли дальше, даже не оглянувшись на Машу. После того как патруль свернул на соседнюю улицу, она устало опустилась на корточки, прислонившись спиной к деревянным кольям забора. Прикрыв глаза, она ощущала, как сердце дико бьется от страха и боли. Мрачные, мятущиеся мысли в голове Маши твердили ей о вине перед семьей и родом, о том, кем она была и кем стала. Ее сознание бросало обвинительные трагичные фразы: «Я предательница! Как я посмела солгать им? Как я, последняя из рода Озеровых, испугалась этих людей? Мой прадед был обласкан императором Петром за доблесть и честность, а дед был полковником Елизаветы Петровны и не боялся сражаться под пулями! Мой отец служил советником ныне здравствующей императрицы Екатерины Алексеевны, а моя мать была фрейлиной цесаревичей. Все мои предки были великими и гордыми. Они не боялись открыто называть свое имя и отвечать за свои поступки своей честью, а порою даже кровью. А я?! Я воровка, нищенка и беглая преступница. Я лишь их жалкое подобие, их тень. И теперь у меня даже нет имени…»