Инсайт - страница 38

А теперь скажи, только честно. – Он дёргано улыбнулся, сверкнув зубом сквозь язву на губе. – Ты еба***ый? Потому, что у Комара вон, больше шансов прожить ещё несколько циклов. Даже если он меня совсем за**ёт песенками, и я его выставлю. Он, по крайней мере, сам не ищет где бы сдохнуть. (НЕУЖЕЛИ?)

– Мне только…

– Нет. Сами лоханулись. Все, кто на улицах трётся, знают, что Озарённые – мутные и опасные сволочи. И я знаю. Но торгуют они честно, а больше меня, извини уж, не *бёт. Бабу твою жалко, сочная она да, была. Детей? Да срать я хотел на детей. Какой от них толк? Только жрут. Так что зря ты припёрся. Пережди Звон, заплати за ночлег и вали. Удачи тебе и всех благ. Да и всё равно, не знаю я нихера. – и он опять, только теперь тихо, нервно, захихикал.

Хотелось (ПЕРЕГРЫЗТЬ!) вцепиться ему в горло. Звон обострил чувства и я (ЗНАЛ!) ощущал в его мозгу тонкую, медовую, вкусную ниточку нужной мне информации. Покрытую мутной, толстой плёнкой злорадства, страха и безразличия. Я сразу понял, что даже если отдать ему всё, что есть, включая артефакты, он ничего путного мне не расскажет. Он упивался моей злобой. В чём-то (НЕ-А) мы даже были похожи. Только я приобрёл вкус к чужим эмоциям из-за (ПРОСВЕТЛЕНИЯ) перекроенной Звонарём головы, а он просто был психованный садист. Что-ж. Придётся, похоже (ПЫТАТЬ) пытать засранца.

Я улыбнулся ему снова, чувствуя, как зелёные отсветы плесени гладят мои острые зубы и пересечённый морщиной лоб. Он осёкся, и мерзкое хихиканье густой, испуганной толпой забилось в горле, боясь выйти, когда я засмеялся в ответ. Смех был тихий, и я всё пытался подстроить его в такт бившемся (В ГОЛОВЕ) за стенами шепоткам искажённой реальности. Пока он не зашелестел так, как мне хотелось. Хорь медленно сползал с ящика на пол, пытаясь оторвать от меня взгляд, и не мог. Стены комнатушки задрожали. Я чувствовал, что ещё чуть-чуть, и они откроют глаза, как снаружи и наполнят весь дом безумием. Но нет, такого я пока (НЕ МОГ) не хотел. Каким-то, корчащимся от ужаса и отвращения, осколком сознания, я, будто со стороны наблюдал, как поднимаюсь с пола, подхожу к сжавшемуся в комок меняле и хватаю его за шею, так, что мою ладонь обжигает гной из украсивших её язв.

– А ты хорошо подумал, радость моя? – Я продолжал улыбаться. – Я ведь и разозлиться могу, а холуи твои, – я многозначительно глянул в сторону коридора. – поверь, ничего не услышат. Да и терять мне, кажется, уже нечего.

Тощая, сильная фигура только задрожала. Пол теперь, действительно стал более мокрым. Я почувствовал, что облизываюсь в предвкушении. Кровь Жвачки, остававшаяся на подбородке, попала на язык и я увидел (ПОПРОБОВАЛ НА ВКУС)…

…Они меня нашли. Назвали Жвачкой. Говорят – потому, что я к ним будто прилипла, когда они меня несли. Смешно…

…Дядя Хорёк сегодня был красивый. Он как-то почистил одежду и повязал на шею белое полотенце. Тётя Галька тоже принарядилась, хотя она и так самая-самая красивая в нашем доме. Все собрались в коридоре, в конце которого была установлена странная штука из дерева и жести. Никто не знал зачем, но всем, и мне тоже, казалось, что такая нужна. Так что мы собирали её последние два цикла. Они, мои новые дядя с тётей, стояли перед ней, держались за руки и обещали друг-друга любить. Я, почему-то, расплакалась…

…Дядя сегодня пришёл из рейда довольный. Подарил мне складное зеркальце и сказал, что я уже большая и скоро смогу ходить с ним за находками. Скорее бы. А тётя Галька уже два цикла какая-то дёрганая. Ну, больше, чем обычно…

…Дядя сегодня собрал всех в большой комнате. Принёс стол и поставил на него две квадратные бутылки. Он сказал – у них будет ребёнок. Все сначала молчали, а потом начали кричать и радоваться. Дед Комар объяснил, что ребёнок, которого не нашли, а чтобы он родился – большая редкость. И большая радость, ведь люди начинают чувствовать, что Город за стенами не всё у них отнял. Не знаю, я не была снаружи после того, как дядя Хорёк меня нашёл, а внутри у нас мне нравилось. Только страшно было всё время. Особенно, когда Звон. Потом все принесли кружки и попили из бутылок. Мне тоже дали чуть-чуть. Гадость. И голова потом болела. Но стало не так страшно…