Интендант революции. Повесть об Александре Цюрупе

Серия "Пламенные революционеры"

Москва

Издательство политической литературы

1968

Красильщиков В. И. Интендант революции. Повесть об Александре Цюрупе. М.: Политиздат, 1968. 335 с.: ил. (Пламенные революционеры).

В какую дверь теплушки ни выгляни — степь да степь, холмистая, запорошенная снегом равнина по обе стороны железнодорожного полотна. Далеко-далеко — по самому горизонту трусит, обновляя санный путь, лошадка, запряженная в розвальни. И, должно быть, жалким, беспомощным кажется одинокому вознице поезд, натужно старающийся одолеть эту невозмутимо белую пустыню, лишь кое-где вспоротую упрямыми гребнями пахоты.

Ползет и ползет поезд, трусит и трусит лошадка. И чудится, будто и лошадка, и скирды соломы, разбросанные там и тут, да и сам поезд вмерзли в залитую солнцем бесконечность и не будет — никогда не будет! — конца этой утомительной дорожной страде.

Рослый, худощавый человек в поношенной бекеше отошел от дверного проема, смахнул угольные пылинки с крупного обветренного лица, сдвинул большие, круто изогнутые брови, присел в углу на нижние нары, потом прилег и невольно прислушался к тому, что говорили пассажиры, теснившиеся вокруг печурки посреди вагона.

Это были все те же, надоевшие ему за пять дней пути разговоры случайных попутчиков.

— А почем там сало-то? — опять интересовался один из них.

— Сало? А шут его знает, — отвечал другой. — Не видал ни разу, врать не стану. Фунт хлеба — рубль!

— Ржаного?!

— А то еще какого? А вы почем пшеницу брали?

— Тридцать рублей пуд.

— Ух ты! Шесть твердых цен!

— Еще хорошо, что деньги берут, а то, бывает, подавай им ситец да керосин, а об деньгах и слышать не желают — хоть ты что!

— Да-а... А у нас, в Туркестане, люди уже друг дружку есть стали. Стариков убивают, которые работать не могут, детишек...

— Будет врать-то!

— Чего врать?! Сам видел! Вот те крест!

— А у нас, в Енисейской губернии, склады от хлеба ломятся. В одном Минусинском уезде, слышь, мильен двести тысяч пудов наготовлено!

— За морем телушка — полушка...

— Чугунки нету, лошадей за войну всех, какие посправнее, подгребли... Вот и лежит хлеб. А вывезти не на чем.

— В Томской губернии то же самое, говорят. И в Канске. И в Акмоле. Хлеба — завались. Самогонку из него варят почем зря!

— Вот те и свобода — самогонку из хлеба гнать! Одно слово — переворот!

— А ты бы помалкивал. В политику мы не мешаемся. Наше дело маленькое. Купить да продать...

— А хорошо бы сейчас, братцы, бутылочку первачка!

— Да уж хоть бы денатурочки! Говорят, очень от ревматизма помогает. Ха-ха-ха!..

— Гы-гы-гы!..

— Хи-хи-хи...

Александр Дмитриевич Цюрупа — так звали человека в бекеше — закрыл глаза. Но сколько можно спать?! Отоспался ведь он за дорогу и за прошлые месяцы, да и впрок. Нет уж, лучше постоять у двери, поглядеть на низкое зимнее небо, на снежную степь. Даже они менее унылы и однообразны, чем разговоры у печки.

А над снегами тем временем взмыл дымок, другой, третий. В пологом провале открылись унылые серые избы, крытые соломой, стога по задворкам, мальчишки с салазками на свинцово-сизой глади застывшей реки. Сеченая-пересеченая, видавшая и Стеньку, и Пугача, и усмирительные походы Суворова, — такая же, как сто, да и тысячу лет назад, тянулась вдоль дороги вереницей покосившихся хибарок большая деревня.

Колеса вагона прогромыхали по мосту, застучали по стрелкам и наконец затихли. Посыпались с крыши мешочники:

— Какая станция?

— Далеко до Рязани?

— Кипяточку бы!

— А шанпанского не хочешь?

— Стоп! Куды прешь?

— Осади! Осади, говорят!

От станционных тополей, сквозь шеренгу черных милицейских шинелей пытались пробиться к поезду люди с мешками, узлами, чемоданами, бидонами.

Александр Дмитриевич поплотнее запахнул бекешу и, захватив чайник, спустился по стремянке, перешел через пути и поднялся на перрон.

— Ваш документ, гражданин-товарищ?!

— Пожалуйста. Где водички добыть?

— Во-он колонка. Ежели не застыла только. Проходите, проходите: ничего интересного тут нету.

— Как это нету? — остановился Цюрупа. — Оч-чень интересно! Кто это вас надоумил? Да вы что?! Потрошители вы или милиция?! Что вы делаете, «граждане-товарищи»?! Что делаете?