Интервенция и Гражданская война - страница 36

Количество солдат на 10 000 населения в 1924 г.^>253

Но на фронтах Гражданской войны сошлись не только красные и белые, был и еще один участник войны, который по численности порой превосходил обе противоборствующие армии, вместе взятые, и был не хуже их вооружен пушками, пулеметами и даже бронепоездами. И белые, и красные считали его гораздо более опасным противником, чем даже друг друга…

Не приведи Бог видеть русский бунт, бессмысленный и беспощадный.

А. Пушкин

Февральская либерально-демократическая буржуазная революция вызвала к жизни не только организованные революционные силы, но и, как в 1905 г., разбудила до этого времени «спящую» стихию крестьянской массы, составлявшую более 80% населения России. Витте писал про «крестьянский бунт», разбуженный первой русской революцией: «Между тем последний для этих близоруких деятелей вдруг только в сентябре 1905 г. появился во всей своей стихийной силе. Сила эта основана и на численности, и на малокультурности, а в особенности на том, что ему терять нечего. Он как только подошел к пирогу, начал реветь, как зверь, который не остановится, чтобы проглотить все, что не его породы…»^>254

Эта сила не ставила перед собой каких либо идеологических или государственных целей и не была как-либо организована, т. е. носила полностью стихийный характер. Главными требованиями крестьян были «земля и воля». Февральская революция, сломав государственную структуру, высвободила эту стихию уже вооруженной крестьянской массы. Крестьяне силой взяли себе долгожданную «землю» и, ободренные этим успехом, уже не требовали, а стремились силой получить еще более долгожданную «волю».

Грациози назвал этот этап, с февраля 1917 г., «плебейской» революцией: «Когда государство вступило в последнюю стадию своего распада, крестьяне тут же взяли инициативу в собственные руки. Программа их была проста: минимальный гнет со стороны государства и минимальное его присутствие в деревне, мир и земля, о черном переделе которой грезили поколения крестьян… Они почти совершенно перестали платить налоги и сдавать поставки государственным уполномоченным. Все больше молодых людей не являлись на призывные пункты, многие солдаты стали дезертировать. Сверх того, за несколько месяцев крестьяне разрушили еще остававшиеся помещичьи имения, уничтожали владения буржуазии, а также большинство ферм, созданных в ходе столыпинских реформ»^>255. Милюков писал: «Конечно, русский солдат со времен Суворова показал свою стойкость, свое мужество и самоотверженность на фронте. Но он же, дезертировав с фронта, проявил с не меньшей энергией свою «исконную преданность земле, расчистив эту свою землю от русских лендлордов… Когда-то русский сатирик Салтыков отчеканил казенную формулу отношения крестьянина к тяготевшим над ним налогам: «йон достанет»… «Вековая тишина» таила в себе нерастраченные силы и ждала, по предсказательству Жозефа де Местра, своего «Пугачева из русского университета»^>256.

Сам Милюков на партийной конференции кадетов в июле 1915 года говорил: «Требование Государственной думы должно быть поддержано властным требованием народных масс, другими словами, в защиту их необходимо революционное выступление… Неужели об этом не думают те, кто с таким легкомыслием бросает лозунг о какой-то явочной Думе?» Они «играют с огнем… (достаточно) неосторожно брошенной спички, чтобы вспыхнул страшный пожар… Это не была бы революция, это был бы тот ужасный русский бунт, бессмысленный и беспощадный. Это была бы… вакханалия черни… Какова бы ни была власть - худа или хороша, но сейчас твердая власть необходима более чем когда-либо»^>257. Шульгин в феврале 1917 г. подтверждал выводы Милюкова: «Как потом стало известно, в этот день государыня Александра Федоровна телеграфировала государю, что «уступки необходимы»… Теперь же, кажется, было поздно… Цена «уступкам» стремительно падала… Какими уступками можно было бы удовлетворить это взбунтовавшееся море?…»^>258

Либералы заблуждались: во время войны они стремились не к мобилизации власти, а наоборот, к уступкам, к демократизации, надеясь, что тем самым они создадут твердую власть. Но эта политика вела к прямо противоположному эффекту. В диппочте, идущей на Запад в то время, о русских говорилось: «Когда у него ослабевает узда, малейшая свобода его опьяняет. Изменить его природу нельзя – есть люди, которые пьяны после стакана вина. Может быть, это происходит от долгого татарского владычества. Но ситуация именно такова. Россия никогда не будет управляться английскими методами. Парламентаризм не укоренится… (у них)»