Интервенция и Гражданская война - страница 51

.

«В Берлине 27 августа были подписаны дополнительные договоры с Советской Россией. По существу, это была договоренность о том, что большевистское правительство будет сражаться против Антанты на севере европейской части России. Германии передавался контроль над остатками Черноморского флота и портовым оборудованием на Черном море. Было условлено, что если Баку будет возвращен России, то треть добычи нефти пойдет Германии. Договоры имели политические и экономические статьи, а также секретные дополнения»^>373. Согласно секретным статьям советское правительство обещало вытеснить с территории страны войска Запада с помощью германских и финских войск.

Тем временем широкомасштабная интервенция уже началась. У интервентов из Англии, Франции, США и так накопилось достаточно причин и поводов для этого.

У. Черчилль писал: «Многие миллионы людей погибли от войны и гонений, и еще большее количество умерло впоследствии от голода… Но союзники принуждены были вмешаться в дела России после большевистской революции, для того чтобы победить в великой войне…»^>374 Но скоро, через полгода, война закончится, и будут выдвинуты новые поводы для продолжения интервенции, для «защиты демократии» и «помощи в восстановлении конституционного строя в России».

Американский посол Фрэнсис обосновывал свою позицию поборника интервенции тем, что «руководящим импульсом большевиков является классовая ненависть… Успех большевиков в России представляет собой угрозу всем упорядоченно созданным правительствам, не исключая наше, угрозу самим основаниям общественного устройства»^>375. У. Черчилль развивал тему: «Большевистский империализм угрожает не только граничащим с Россией государствам, большевизм угрожает всей Азии; он так же близок Америке, как и Франции»^>376.

У. Черчилль вскользь упоминает и о других причинах. Последний том «Мирового кризиса» он начинает восторженным заявлением: «Окончание Великой войны подняло Англию на небывалую высоту. Российская империя, бывшая нашим союзником, уступила место революционному правительству, которое отказалось от всяких притязаний на Константинополь и которое… не было в состоянии скоро стать серьезной военной угрозой для Индии»^>377. Но Октябрьская революция омрачила радость Черчилля. Призыв большевиков к угнетенным народам мира взрывал все основы мировой империалистической системы, наиболее реакционным апологетом которой к началу XX века стала Великобритания. Кроме того, за недолгий срок своего существования большевики зарекомендовали себя как приверженцы сильного русского государства и продемонстрировали свою способность достигнуть своих целей. Это вступало в резкое противоречие с убеждениями и планами Черчилля, именно поэтому, он заявлял: «…Поставленная цель еще не достигнута. Еще остались иные враги; у победителей оспаривают власть новые силы, препятствующие справедливому разрешению мировых проблем. Вовремя было вспомнить девиз древних римлян: «Щади побежденных и усмиряй гордых»^>378.

Обоснование политики интервентов в отношении России сформулировал У. Черчилль: «Формальное непризнание ни одного из русских правительств позволяло говорить о России как о хаосе, не способном самоорганизоваться без помощи извне». «На совещаниях союзников не было уже России – вместо нее зияла пропасть, ничем не заполненная»^>379. Россия превращалась в Америку в момент прибытия к ее берегам первых белых колонизаторов…

Деникин, как и большинство лидеров Белого движения, связывает распад Российской империи с приходом большевиков к власти. «Нет сомнения,- пишет он,- что явление распада русской государственности, известное под именем «самостийности», во многих случаях имело целью только отгородиться временно от того бедлама, который представляет из себя «Советская республика»…»^>380

Здесь на некоторое время мы вынуждены остановиться на теории – теории распада империй. Термин «империя» происходит от латинского «imperium» – законная власть и означал право Рима повелевать покоренными народами. Понятие термина не оставалось постоянным и эволюционировало от века к веку. «Так, в средневековой Европе под империей понимали единство христианского мира, с ней ассоциировали мир и справедливость. В просвещенческий XVIII в. «империю» часто клеймили. В конце XIX – начале XX в. для большинства европейцев термин снова обрел положительное значение: быть империей значило быть сильным, нести прогресс и цивилизацию отсталым народам». В XX веке слово «империя» опять стала восприниматься негативно – оно означало экономическую эксплуатацию и/или «навязанное извне авторитарное правление, противоположное демократии»