Интервью для столичной газеты - страница 8

Это признание вывело следователя из себя: ах, незаменимый человек, занят он, а тут бездельники, значит… и понесло. Закончил злым шепотом: вот, мол, сейчас, сию минуту покажу тебе, какая ты незаменимая личность,— и выписал ордер на арест, как уклоняющемуся от допросов.

Ничего этого Гимаев старику рассказывать не стал, только с нескрываемой иронией признался:

— Я думаю, он был строг, но справедлив, я ведь срывал ему плановые сроки.

Старик был дока в своем деле; лично зная следователя, ясно представил его встречи с этим ершистым парнем, потому вопрос не повторил.

Сон был рваный, странный: то смещалось время, то в драматические минуты персонажи начинали вдруг нести ахинею, никакого отношения к делу не имеющую; так случалось, когда появлялся прокурор. Он говорил о каких-то полевых цветах, но Гимаев-то точно помнил его речь. Прокурор доказывал, что такому безответственному специалисту, высказывающему вредные и обидные слова в адрес погибшего, представляющего Его Величество рабочий класс (так и сказал),— не место на свободе, и требовал не только предельного срока по статье обвинения, но считал, что не мешало бы еще какую-нибудь статью подыскать. Прокурор был тучен, вальяжен, имел хорошо поставленный голос и удивительно напоминал следователя. Потом, гораздо позже, Гимаев узнал, что это был один из членов династии.

«Попал под семейные жернова»,— прокомментировал Ален Делон уже в колонии.

Гимаев видел пустой зал суда — процесс никого не заинтересовал. Не интересовал даже семью погибшего — пенсию ей назначат при любом исходе. Говорят, жена погибшего, маляр из соседнего управления, в сердцах даже обронила: слава Богу, что Господь прибрал. Бедная женщина, тащившая семью, не только никогда не видела зарплаты мужа, но и не чаяла, как от него, пьяницы, избавиться. А тут такой исход, и ежемесячная пенсия детям — как не обрадоваться, хотя и кощунственно, вроде.

Но все становилось на место, когда давали слово адвокату, это уже напоминало хронику — никаких вольностей, сплошные документы.

Адвокат был немолод, если бы позволялось, ему было бы сподручнее говорить сидя, но ритуал оставался ритуалом, и старик, опираясь на спинку стула, говорил долго и поначалу, казалось, нудно.

— Я многие годы проработал в суде, и это мое последнее дело, я ухожу на пенсию, вы знаете об этом,— адвокат почтительно поклонился в сторону судьи.— В нашем городе никогда не было ни большого строительства, ни такого крупного предприятия, как этот строящийся комбинат, где произошел несчастный случай со смертельным исходом, поэтому у нас прежде не встречалось в суде подобных дел. Мы с вами — специалисты по кражам, хищениям, разводам и прочим, более привычным делам, даже стали экспертами по автомобильным авариям, с тех пор как автомобили забили тесные улицы нашего некогда дремотного городка. Поэтому к такому уникальному в нашей практике делу нужно подойти очень внимательно, осторожно, ведь наше решение станет прецедентом, на нас будут оглядываться.

В деле нет корысти, преднамеренности, нет запутанной интриги, невыясненных обстоятельств, все, вроде бы, предельно ясно, только эта ясность столкнула диаметрально противоположные взгляды, один взгляд, к сожалению, со скамьи подсудимых. К этому я еще вернусь, а пока перейду к личности обвиняемого. Однако прежде я должен сказать, что за свою долгую практику я никогда публично не признавался в симпатии к своему подзащитному. Это запрещенный адвокатский прием, но мой последний подсудимый мне глубоко симпатичен, и я не боюсь, что такое признание помешает моей репутации адвоката.

Мой подзащитный не сделал ничего, чтобы помочь себе в суде. К сожалению, так же он, видимо, вел себя и на следствии. Я убежден — это должно быть истолковано не только как максимализм молодости, но и как сознание абсолютной правоты своей позиции. Ни единым словом он не обмолвился о своей биографии, а она у него, несмотря на молодость, интересная, это уже сознательный и, смею считать, достойный гражданин. Все, что я знаю о нем и доложу вам,— он сделал вновь легкий поклон в сторону судьи,— я собрал по крупицам сам.