Инвалид. Том первый - страница 7
Вопрос звучал как-то неправильно. Поэтому решил уточнить.
— Вы имели ввиду хорошую и плохую?
Ведь именно так должен звучать этот вопрос? Или я снова неправ?
— Новости две. И обе для тебя плохие, — отрезал сидящий напротив человек, с уставшим видом попивая что-то из чашки. Вероятно, чай, так как кофе должно бы давать больше аромата. — Хотя, нет.
Немного помолчав и потерев затылок пятерней, он добавил.
— Одна — чуть-чуть хорошая.
Что дальше говорить, или о чем спрашивать, просто не понимал. Вот только нечто внутри подсказывало, что обе новости мне не понравятся очень сильно. Пока собирался с силами, чтобы что-то ответить, Петрович решил сам начать повествование. Было видно, новость, которую он собирается сообщить, ему очень сильно не нравиться. Но озвучить ее он должен.
— К хорошим новостям относится та, что ты здоров, — но, взглянув мне в глаза уже тише добавил, — если так, можно сказать. И это плохое в этой новости.
— А что произошло? Ведь всего этого не было! Я помню, как выглядел перед приемом той таблетки, что вы мне дали.
Чуток помолчав, профессор указал на подоконник, на котором лежала довольно толстая папка с бумагами различного формата. Потом до меня дошло, что это моя медицинская карточка. Чуть не присвистнул от удивления. Раньше в ней было от силы десятка два страниц, и те с информацией о прививках и профосмотрах. Теперь же она выглядела как… Даже и не знаю у кого из моих знакомых есть такая. Как-то соседка показывала свою, но и ее карта была тощим родственником по сравнению с лежащей энциклопедией.
— Все ответы там. Сам разберешься.
Потом он снова потер голову, запустив туда свою пятерню. Несколько раз глубоко вздохнул, а потом двинул по столу рукой так, что стакан подскочил и чуть не перевернулся.
— Вторая новость самая неприятная, Андрей.
Было видно, как задвигались его желваки. Я понял, что ему очень тяжело говорить. Сердце заныло в предчувствии неприятности. Самой большой неприятности, которая только могла случиться.
— Твои родители погибли.
Эта новость была как сильный удар под дых. И вот тут начались странности. Я был спокоен как удав. Умом понимал, что моя жизнь вошла в крутое пике и когда она из него выйдет — непонятно.
Паранойя же снова начала вопить. И на этот раз объектом ее внимания, был говорящий со мной профессор. Именно его пристальный взгляд, сосредоточенный и чуть ли не прожигающий дыру был устремлен на меня. От всей той нервозности и переживательности, которую он изображал всего минуту назад, не осталось и следа. И вот в том, что он изображал ее, я был уверен полностью.
Не понимая, что происходит, и почему его взгляд стал похожим на взгляд охотника, выцеливающего добычу, решил, что он хочет увидеть мою реакцию. А следовательно, это как-то может мне или помочь, или навредить. Какой должна быть реакция нормального подростка на сообщение, что он остался сиротой? Естественно не сухой и спокойной. Это время, когда играют гормоны, а, следовательно, реакция должна быть бурной. И еще, снова та же паранойя, буквально вопила, что профессор не должен увидеть то, как я себя чувствую в действительности. Поэтому поступил так, как должен был вести себя нормальный парень моего возраста — взял и заревел.
Самое странное было в том, что вел я себя довольно натурально. Он мне поверил и даже несколько раз попытался посочувствовать моему горю.
Мои же мысли были кристально чистыми, и я мог четко анализировать происходящее вокруг.
В тот момент это было непривычно, но как-то естественно. Да ладно. Уйдет этот тип, потом буду анализировать, что же со мной происходит. Но, говорить об этих непонятных выкрутасах моей психики с этим типом не буду. Принципиально не буду, так как нутром чувствую, что добром это не кончиться.
Вечером того же дня приехал мой единственный живой родственник, с которым нам придется жить дальше. Это была баба Зина — мать моего отца. Чтобы помочь мне, она продала все свое хозяйство в селе, которым очень сильно дорожила, и переехала в квартиру, на четвертый этаж. Как она сказала, я ее единственный живой родственник, и она не допустит, чтобы меня отдали в интернат.