Ипостаси духа: опыт заурядных биографий - страница 20

, затем, после того как в 90-х гг. перебрался на Урал, в Таватуе. В.И. Макаров принадлежал к уникальному типу народных книжников-старообрядцев, которые очень бережно относились к литературному наследию и не оставляли без внимания события современной им жизни. Он принимал активное участие в полемике, которая постоянно велась как внутри старообрядчества, между согласиями и толками, так и между старообрядчеством и священниками-миссионерами.

Макаров имел очень обширные связи[68], что вообще было характерно для старообрядцев, и, несомненно, был знаком с самим Лазаревым. Одно из ранних произведений (в данном случае мы имеем в виду работы опубликованные) – статьи старообрядческого собора, состоявшегося в д. Пашенка, приписываемые Варсонофию Ивановичу, – датируется 1877 г.[69] Это значит, что к этому времени он уже обладал значительным авторитетом среди местного старообрядчества и, очевидно, что период его становления пришелся на 50-60-е гг. XIX в. Таким образом, он имел реальную возможность общения с Артемием Степановичем, тем более что Кулакова находится всего в 30 километрах от Тюмени.

С большой долей вероятности можно также утверждать, что Макаров, возможно, пользовался библиотекой кулаковского наставника или его литературными опусами. Например, в новосибирском сборнике текст на лл. 430 об. 437 сопровождается пометой «ис цветника Артемия Степановича лист 1». В тюменском сборнике также присутствуют пометы о выписках из цветника Артемия Степановича (л. 733), а на лл. 732-733 об. помещена постатейная роспись цветника, которая соотносится с текстом из сборника новосибирского.

В коллекции Чукмалдина есть еще две книги, которые, возможно, были связаны с Артемием Степановичем. Эго «Стихарник на крюках» (нотированный сборник духовных стихов) середины XIX в.[70] В 1872 г. он принадлежал жителю села Кулакова Александру Егоровичу Лысову, о чем свидетельствует запись на л. 2 об. В этом сборнике дважды встречается имя Артемия Степановича в записях на листах 49 об. и 50: «Милостивому государю Артемию Степановичу посылаю всенижайшую [2 слова нрзб.]» и «Милостивому государю родимому дедушке Артемию Степановичу посылаю составьте».

Вторая рукопись – Сборник смешанного состава второй половины XVIII – начала XIX в.[71] Прямых упоминаний имени Скрыпы здесь нет, но принадлежала она все тому же кулаковскому жителю А.Е. Лысову. Возможно, что это тот самый «цветничок Артемия Степановича», выписки из которого встречаются в сборниках В.И. Макарова.

Взращенный в лоне староверческой культуры, Чукмалдин до конца жизни оставался верен ее фундаментальным основам, а они все-таки имеют универсальный характер, поскольку питаются единым источником. Именно поэтому мы никогда не обнаружим документов о переходе Чукмалдина из староверия в официальную церковь. Родился Николай Мартемьянович в очень сложные для староверия времена. После относительно либеральной конфессиональной политики времени Александра I, с приходом нового императора правительственный курс в 30-40-е гг. XIX в. по отношению к староверию и сектантству радикально ужесточился. Николай Павлович категорически не принимал разномыслия внутри государственной церкви, которая являлась составной частью идеологии государственной. Удалиться же от государственной машины на безопасное расстояние в XIX в. уже было сложно. Щупальца бюрократической системы медленно, но верно все глубже и глубже проникали в недра российского социально-государственного организма. Ставился под контроль и безбрежный океан крестьянского мира, в том числе и на периферии[72].

В такой ситуации значительная часть староверов вынуждена была либо принимать навязываемое правительством единоверие (часто притворно), либо переходить в официальную церковь, иногда идя на взаимовыгодное «сотрудничество» с местной церковной властью[73]. Именно такой вариант взаимоотношений староверов и местного священства описывает в воспоминаниях Чукмалдин. Оставаясь по существу, по своему внутреннему строю староверами, кулаковские жители одновременно числились в списках луговской церкви и формально считались ее прихожанами и, соответственно, не учитывались как старообрядцы, а переход из официальной церкви в староверие уже был невозможен. Российским законодательством XIX в. он квалифицировался как уголовно наказуемое преступление! Поэтому, если Чукмалдин, по каким-либо соображениям, был зарегистрирован родителями в церкви, то дороги назад у Николая Мартемьяновича просто не было, и, возможно, он вынужден был тайным образом придерживаться староверческого образа жизни и взглядов, усвоенных им с раннего детства