Исцеления не будет. Поэзия земли русской - страница 16

— Мне показалось, — сказал Грибов, — что Кацюба устал от своей двойной жизни и готов исповедаться. Думаю, что он будет нам помогать.

— Пожалуй, — произнес Степанов. — Но сделает он это только в том случае, если не замешан в убийстве племянницы.

— Мне кажется, что его исповедь ограничится рассказом о приобретении и перепродаже золота, — заметил Сергеев.

— Убийства на себя он брать не будет, слишком хорошо он понимает, чем это грозит. Именно поэтому я и думаю, он не мог пойти на убийство, — сказал Грибов. — Но твою версию, конечно, будем проверять.

В ТО ВРЕМЯ, когда во Владимире готовились к допросу Кацюбы, Смолин и Скоблев обсуждали итоги допросов Горовских, просматривали изъятые у них во время обыска кольца, броши, кулоны. Среди этих ювелирных изделий, по заключению эксперта, двенадцать предметов были изготовлены в последние годы и продавались в магазинах. Ещё часть изделий также была промышленного производства, но сделана 20–30 лет назад. Пять перстней и четыре кольца изготовлялись самодеятельными мастерами. Разложив с помощью специалиста изделия по группам и сфотографировав их, Смолин и Скоблев решили все это богатство показать Тельнову. Расчет был прост. Обнаружение ценностей, принадлежавших Таисии Евгеньевне, явилось бы серьезной уликой против Горовских. Пусть не прямо, но косвенно говорившей об их причастности к убийству.

— Слушай, Саша, а зачем нам таскать к Тельнову все золото, — вдруг сказал Скоблев. — Ведь она не носила мужские украшения.

— Верно. Но преступники взяли не только то, что было на ней. Они могли найти шкатулку, где хранились и женские, и мужские украшения.

— Тогда ему нужно все показывать, — сказал Смолин.

— Душа у мужика, по-моему, слабая, — засомневался Скоблев. Не хватит его удар при виде такого богатства?

— А вы показывайте по частям, — заметил ювелир, — сначала современные изделия, затем самоделки, потом уж старинные.

— На том и порешим, — заключил Смолин. — Понятых из числа медицинского персонала возьмем. Все равно все знают, кто такой Тельнов и почему он попал в больницу.

— Да, от людей ничего не скроешь, — поддержал его Скоблев.

Справившись еще раз о состоянии здоровья Тельнова, Смолин аккуратно сложил ценности в три целлофановых мешочка и позвонил прокурору. Тот не стал с ним разговаривать по переговорному устройству, а попросил зайти. Через несколько минут Смолин вернулся в кабинет и устало опустился в кресло.

— Что, в передрягу попал? — спросил его Скоблев.

— Попал. Нахлобучку получил от прокурора. Пригрозил отстранить от ведения дела. Время идет, — говорит, — а результатов нет. Он прав. Реального ничего пока нет. Одни предположения.

— Спокойно, Саша, спокойно. Одно преступление мы раскрыли. И государству вон сколько добра вернули. Так что не зря время тратим. Это, я думаю, обычный воспитательный зуд. Мое начальство меня тоже воспитывает. Без этого нельзя.

— Это тоже верно. Машину Иван Иванович все-таки дал для поездки к Тельнову.

— Ну, тогда поехали. Тельнов нам глаза откроет и поможет раскрыть преступление. Наконец-то выздоравливать начал.

— Значит, работать с ним надо активнее, главный свидетель все-таки.

В палату Смолин и Скоблев зашли в сопровождении главного врача и двух медицинских сестер. От Смолина не ускользнул тревожный взгляд Тельнова. Точно таким же взглядом он встретил следователя и при их первой встрече.

— Как самочувствие, Павел Кузьмич? — весело спросил Скоблев.

— На поправку пошел, — ответил тот. — Надеюсь, скоро в строй встану. Андрею Емельяновичу спасибо, — кивнул он в сторону главврача, — залатал меня. Значит жить будем долго. Ну, как там дела? Поймали убийц? Как дочь? Вы бы привели ее ко мне. Душа изнылась.

— Хорошо, хорошо, — ответил Смолин, — это исполнимое желание. Родственники вас посещают?

— Нет их здесь, кроме тетки жены. Она согласна взять дочь к себе. И я не против. Два раза товарищи по работе были.

— Не забывают, в общем, вас, — произнес Скоблев.

— Не забывают. Люди у нас на горе отзывчивы.

— Правильное наблюдение, — сказал главврач и, взяв руку Тельнова, нащупал пульс. Через некоторое время он произнес: — Беседуйте, но не переутомляйте больного.