Ищи горы - страница 4
– А если новая война?
– Знаешь, какое распоряжение я отдал первым, тогда, после осенних событий?
– Насчет тюрем?
– Нет, Дан. Это было второе. А первое – немедленно прекратить работы над боевыми ракетами. Так что к дернитам я ненависти не питаю. Как и к любому другому народу.
– Почему же ты не хочешь брать у них… – Дан замялся.
– Отчего же ты не договариваешь? Договаривай. Брать у них деньги. А ты бы брал?
– Не знаю. Нет, не брал бы.
– Почему?
– Это… ну… да попросту унизительно.
– Да. Но не только. Подумай, ведь Лайва только этого и дожидается. Одно слово в печати, и он тут же объявит меня наемником дернитов. И как я после такого буду смотреть в глаза бакнам?
– Ты надеешься?.. – Дан хотел сказать «вернуться в Бакнию», но осекся, слишком жестоко прозвучало бы сомнение, вложенное в подобный вопрос. К несчастью, Маран понял его, правда, промолчал, но в его взгляде промелькнуло нечто, заставившее Дана пожалеть о своих словах.
– На что же ты живешь? – спросил он, торопливо переводя разговор на другую тему. – Надеюсь, не на содержании у женщин, в самом деле?
Маран усмехнулся.
– Ну до этого дело не дошло. Мне выплатили гонорар за цикл статей, которые тут перевели и напечатали еще до того, как я оказался невольным гостем Его Величества Ивена Второго. Ну те вещички, которые я набрасывал для «Утра» в последние месяцы там. Представь себе, довольно приличная сумма.
– Но она кончится.
– Безусловно.
– И что тогда? Собственно, ты мог бы заняться литературой…
– Мне уже предложили написать книгу. «Как я правил Бакнией». Звучит?
– Пожалуй.
– Ты не находишь, что я еще слишком молод для воспоминаний? Чтобы их писать и чтоб ими жить?
– Напиши что-нибудь другое.
– Писать для дернитских издателей почти то же самое, что получать субсидию от дернитского правительства. И вообще, как бы я здесь не зарабатывал на жизнь, все равно окажется, что я работаю на Дернию. Наемник. Шпион. Враг.
– Есть еще один выход.
– Какой?
– Я тебе тысячу раз предлагал.
– Земля? Нет.
– Но почему? По-че-му?! Что за глупое упрямство? Зачем самому загонять себя в тупик? И что ты собираешься делать? Спиваться? А когда кончатся деньги? Станешь бродягой? Утопишься? Поэт прав – ты просто невыносим. Не-вы-но-сим! – последнее слово он прокричал, задыхаясь от возмущения.
– Не кричи, – усмехнулся Маран. – Разбудишь даму. Чего доброго, она явится сюда… ну в не слишком пристойном виде, проще говоря, нагишом, твой приход, полагаю, остался для нее незамеченным. К тому же мне придется вас знакомить, а я не помню, как ее зовут.
– Маран! Ты сошел с ума.
– Да ладно! Женщины не любят излишней деликатности. По совести говоря, Дан, я давно заметил, что особое пристрастие они питают к хамам, грубиянам и подонкам. Если я спрошу у нее, как ее зовут, это только увеличит ее почтение ко мне.
– Возможно. Но не знать имени женщины, которую ты затащил в постель…
– Во-первых, я его знал. Но забыл. Во-вторых, на кой ляд оно мне нужно? В-третьих, кто кого затащил, большой вопрос. – Маран поставил пустую бутылку на пол и встал. – Пойду окунусь в море.
– После целой бутылки этой дряни? Ты утонешь.
– Не утону. Я не успел научиться плавать. Сам знаешь – у нас негде, а тут, на побережье, я всего дней десять и купался, по-моему, раз или два. Говорят, чтобы научиться плавать, надо прыгнуть в воду где-нибудь на глубине, либо выплывешь, либо потонешь… И в том, и в другом случае я не в проигрыше, верно? Только прыгать неоткуда. Кажется, вентах в трех есть вышка для прыжков, но я туда пока не собрался. Так что я на минуту. Только окунусь. Вместо душа.
– А если она проснется?
– Кто?
– Ну эта, рыжая…
– А ты предложи ей свои услуги.
– Не валяй дурака.
– Ей-богу, Дан, она вряд ли отличит тебя от меня. А не хочешь, пойдем к морю вместе.
Море Дана не притягивало, но предложение он принял с облегчением, по крайней мере, он хоть мог вытащить Марана из воды, если б тот спьяну стал тонуть. Но Маран…
…Барабанный бой заставил его вернуться к действительности. Барабанщик расположился где-то неподалеку, метрах, наверно, в пятидесяти, и задался, видимо, целью перебудить всю округу, во всяком случае, Поэт, снова задремавший было в своем меховом коконе, вскочил, как ужаленный.