Ищу комиссара - страница 62

Не в пример двум ранее приехавшим лейтенантам из УВД, о которых ни майор, ни подполковник пока не вспоминали, этот младший лейтенант, по-видимому, знал себе цену. Здороваясь, он назвал себя коротко: «Якименко», полагая, что фамилии вполне достаточно. Собственно, должность у него, несмотря на длинное название, была невысокая, прав же, по сравнению с собравшимися, — вообще почти никаких, однако Волохин сразу понял, в чем дело.

Младший лейтенант был штабист — старший инспектор информационно-аналитической группы штаба окружного УВД. Притом, судя по отношению к нему Супонина и Довлетшина, штабист по призванию, божьей милостью. Такие люди, как этот младший лейтенант, не раскрывают преступлений, не задерживают особо опасных рецидивистов и не бывают героями остросюжетных книг и кинофильмов. Бумажные души, штабные крысы, зарывшиеся в вороха таблиц и сообщений, видящие не жизнь, а лишь ее отражение в справках и отчетах, готовые поверить скорее в проект на ватмане, нежели в стоящее перед глазами здание, и любующиеся колонками цифр, как ценитель поэзии строчками стихотворений. Таких штабистов побаиваются люди, занимающие куда более высокие должности, но не потому, что те «ближе к начальству», а потому, что такая вот бумажная душа не пропустит ни одной ошибки, не упустит ни одной мелочи, расковыряет и доложит вышестоящему начальнику то, о чем сам начальник, будь он и семи пядей во лбу, никогда бы не подумал даже спросить.

Однако можно недолюбливать штабистов, можно посмеиваться над их фанатической приверженностью к документам, но никто, если вдуматься, не может не уважать их ежедневного, кропотливого, чуждого эффектных концовок, а потому, в сущности, бескорыстного и неблагодарного труда.

Выслушав предложение подполковника подключиться к работе Довлетшина, младший лейтенант небрежно кивнул и раскурил новую сигарету.

— Ну что ж, — заключил Супонин, — если ничего больше нет, то на этом и закончим.

Волохин, облегченно вздохнув, встал из-за стола, но в это время раздался спокойный голос замполита:

— Разрешите, товарищ подполковник?

Волохин, не сдержав раздражения, с досадой заметил:

— Может быть, позднее, Валерий Романович? У нас на счету каждая минута.

Супонин внимательно посмотрел на начальника райотдела, затем на замполита и, обращаясь к последнему, произнес:

— Слушаю вас, капитан.

Он очнулся задолго до рассвета, все в той же кромешной тьме, чувствуя неодолимую ломоту в плечах и ключицах. Приходя в себя, не сразу сообразил, где находится и что с ним произошло, а когда вспомнил, новый приступ ужаса сжал сердце. По мере того, как восстанавливалось сознание, усиливалась и боль в ключицах; он попытался осторожно пошевелить плечом, и тут только понял, что связан. Руки, стянутые за спиной остро пахнущей смоленой веревкой — наверняка той самой, что хранилась в пристрое, онемели и затекли; ноги застыли от холода; он лежал на правом боку, упираясь во что-то твердое и боясь шелохнуться, выдать, что очнулся, и тем самым навлечь на себя худшую беду, хотя что может быть хуже: лежать связанным, как баран, в родной избе, срубленной по бревнышку собственными руками!

Глаза мало-помалу осваивались в темноте: он различал уже кресты оконных переплетов за выцветшими занавесками и постепенно сориентировался: он лежал в горнице, в углу, касаясь щекой половика, вытканного покойной матерью, и упираясь головой в край комода, купленного лет пять назад, задешево, у покидавшего деревню соседа.

Положение, в котором он оказался, приводило его в ужас тем сильнее, что и приблизительно нельзя было угадать, кто же таким способом — через потайной лаз — проник в избу.

Сомнения не вызывало лишь одно: ему, когда он наблюдал за избой из стайки, отнюдь не показалось, будто шевельнулась занавеска. Она действительно шевельнулась. За ним следили. Его увидели еще на подходе. Еще вчера. Подумать только: еще вчера он был настолько глуп, что боялся милиции. Да с чего он взял, что милиция будет устраивать засаду? Кто он такой, чтоб на него засаду устраивать? Ну, подумаешь, бежал с «химии». Ну, поймают, вернут в колонию на неотбытый срок — год какой-то осталось досидеть… Что он за преступник особенный, чтоб его вся милиция ловила?.. Он вспомнил вдруг черную доску, которая висела у них в колонии, в жилой зоне, рядом с волейбольной площадкой. На доске было написано: «Позор возвращенцам!», а ниже стояли фамилии тех, кого условно освободили и направили на стройки народного хозяйства, а затем вернули в колонию за различные нарушения или за побег со стройки. Как он теперь хотел бы попасть на эту доску, вместо того, чтобы лежать здесь связанным по рукам и ногам и ждать, когда добьют. «Проклятая милиция! — думал он. — Не могли поймать до сих пор! Охламон несчастный! — мысленно крестил он Шабалина. — Нет чтобы приехать сюда! Что он, ориентировку, что ли, не получал? Я же побег совершил! Меня же ловить надо!» Он вдруг почувствовал, что плачет. Слезы катились по небритым щекам, в горле першило. Он всхлипнул, и тут же в спальне скрипнула кровать. Он сжался от ужаса и перестал дышать, но было поздно.