Искалеченная - страница 13

– Он поколотит тебя сегодня, он убьет тебя, увидишь.

Я дрожу как лист, но уже не могу увильнуть. Моя маленькая банда подружек трепещет так же, как и я. У нас важный вид, как говорила моя мама, но ничего более.

Он поднял кулаки, прыгая вокруг меня, как боксер на тренировке. Я держу руки за спиной и ничего не говорю. Он продолжает подпрыгивать, крутиться вокруг меня и выкрикивает ругательства. Я остаюсь невозмутимой и спокойно отвечаю на его выпады:

– Приблизься, если ты мужчина, вместо того чтобы прыгать вокруг меня.

В мгновение ока я открываю мою коробку и бросаю ее содержимое ему в лицо.

К счастью, ему не сильно попало в глаза. Но перец оказал свое действие: он начал кричать, и женщина, жившая напротив школы, вышла посмотреть, что происходит. Она быстро промыла ему глаза, поворчав на меня немного. А потом обругала мальчишек:

– Мало вам! Вы постоянно пристаете к девочкам. Это научит вас оставить их в покое. А ты? Ты не думаешь, что позже эта девочка может стать матерью твоих детей? Вы цепляетесь к ним по дороге в школу, тогда как они – ваши будущие жены! Будущие матери ваших детей! Нужно уважать их! Если ты не заставишь себя уважать девочек, у тебя никогда не будет жены.

Я впервые слышала, как женщина отчитывала мальчиков, говоря о должном уважении к девочкам. И я была горда. Но тот, обиженный и злой, не хотел отступать ни на шаг.

– Все равно завтра я дам тебе в морду, ничего не поделаешь!

Я решила предупредить директора школы, который посоветовал мне известить также родителей моего обидчика.

В полдень, покинув школу, я пошла к его матери, и она ответила мне:

– Спасибо, девочка, я поговорю с ним. Не беспокойся, он больше не будет приставать к тебе.

Когда он вернулся в школу, то бросил мне в лицо:

– Трусиха, обманщица! Ты ходила к моим родителям?!

– Только так ты оставишь меня в покое. Я должна позволить тебе поколотить себя и ничего не делать?

В то время родители детей не хотели выяснять отношения друг с другом, и нравоучения или наказания производили эффект. И перец тоже.

После той драки он успокоился, и мы даже стали добрыми приятелями, много разговаривали, а когда я чего-то не понимала на уроке, то спрашивала у него. Мне было тогда одиннадцать или двенадцать лет, у нас был замечательный директор, и с ним мало-помалу я стала хорошей и гораздо более благоразумной ученицей. Я сильно изменилась, участвуя также в театральном кружке. Мы играли африканскую сказку, которая называлась по-французски «Кумба, у которой есть мама, и Кумба, у которой мамы нет».

Каждый вечер мы репетировали, – несколько девушек и юношей из нашего квартала. Руководил кружком отец одной из моих тогдашних лучших подруг, и ему принадлежала идея постановки спектакля. У нас была цель, занятие, которое придавало нам значимости и вдохновляло нас. Пьеса рассказывала о жестокости мачехи. У одной Кумбы была мама, а у другой – мачеха. Она заставляла Кумбу делать всю тяжелую работу, тогда как ее дочка ни к чему не прикасалась. История вроде «Золушки» на африканский манер.

Мы репетировали пьесу месяцами. Мне не терпелось выйти на сцену. Я играла здесь две разные роли и участвовала еще в другом спектакле – пела арабские песни в сопровождении барабанов и танцев. Я наслаждалась. Мы начали давать спектакли на нескольких площадках в городе. И должны были даже ехать с гастролями за границу, в Мавританию. Но семейная драма помешала этому.

Мама была тогда беременна, уже на сносях. Я, тринадцатилетняя, приготовила еду – рис и все остальное. Я торопилась и к двум часам окончила все, что должна была сделать. Я хотела выйти на улицу, но мама попросила меня остаться:

– Ты не выйдешь сегодня и займешься ужином, я не очень хорошо себя чувствую.

Я согласилась, хоть и не собиралась слушаться. Как только, выйдя из душа, я услышала тамтамы, то выскользнула из дома со своей подружкой, чтобы посмотреть на музыкантов. Когда я вернулась, солнце уже село, а мама выглядела очень усталой.

– Я просила тебя не выходить. Я ждала тебя. И мне пришлось готовить ужин самой.

Она ушла молиться и, почувствовав себя плохо, упала.