Искания - страница 13

Приемная зала стального картеля.

На глади паркета ракета луча.

С официальностями не канителя,

сам Шнайдер

с портфелем проходит, ворча.

Напрягся мозг

микрофарад,

контакт механик пробует.

В ноль пять начнется

смотр-парад,

приемка

   новых Роботов.

Шпалером

   стоят орденастые

представители

   павшей династии.

Каски

   шпиц –

генерал

   оф-Битц,

Генеральный

   штаб –

адмирал

   фон-Папф,

с рекою-лентой

   на груди

фельдмаршал

   граф де-Бомбарди.

Тряся лицо –

   чертеж машин

(проекты

   мин и ядер) –

сам Шнайдер

   примет строй машин,

шутливый,

   старый Шнайдер.

И мимо пиджаков

   пушка зимы светлей,

в Герленовых духах,

   и в золоте затылок, –

прошла украдкой

   леди Чатерлей

и у колонны жилистой

   застыла.

   Забыт лесник

   (они давно расстались),

   ей нужен

   Робот

   первобытных эр –

   орангутанг

   несокрушимой стали,

   чья сила:

   Е,

   деленное на Р.

   Повернулись головы.

   Лорнетки у глаз.

   Об пол

      слитки

        олова,

   по лестнице

         лязг…

Вдоль по рядам прокатился рокот,

дрогнули

    люстры

       в мелкую

          дробь.

В зал – маршируют – за Роботом – Робот –

паркет

   гололедицей –

        ромб в ромб.

Идут ребята

   страшных служб,

в дверях

   отдавши

      честь орлу.

А тени дам толпою луж

лежат на глянцевом полу.

– Рыцарской – ротой – железных сорок –

– Топорщась – подагрой – кольчатых – лап, –

– Корпус – пружинит – на плотных – рессорах –

– Свет – тиратронов – кварцевых – ламп. –

– На каждом – Роботе – надпись – «Проба», –

– Лбов – цилиндрических – свет – и сверк –

– Панцири – в глянце – Робот – в Робот, –

– Радиоскопами – смотрят – вверх. –

– Сто-ой! –

   (ударили тяжкой стопой).

А белая леди

   мечтает о встрече!

«Когда ж

   я увижусь,

     о Робот, с тобой,

чтоб тронуть железо

   и вздрогнуть,

     и лечь, и

щекой ощутить

   ферросплавные плечи.

   Захочу,

     заведу,

   и нежный

     гагачий

   в пастушью

     дуду

   запоет,

     догадчив,

   склонившись

     антенной,

   он чудный,

     он тенор…»

   Она видала видики,

   но жить с живыми стало впроголодь,

   и лапу

   лучшей в мире выделки

   рукою замшевой потрогала.

Каждый – Робот – проверен – и вышколен,

Х-образная – грудь – широка, –

   № и серию

      вписывая

       в книжку,

   Шнайдер

      обходит

         строй сорока.

– Мерцает – утроба – кишечником – трубок,

– шарниры – колесики – ролики – стук.

– Напра – во, ать – два – повернулись – угрюмо

– светло-зеркальные – сорок – штук.

   – Дайте-ка

     общий выдох и вдох! –

   кинул механику

      роботов бог,

   и разом

     сорок резиновых легких

   охнули в хоботы: «Хайль! Гох!»

А леди мечтает:

   «Захочу – научу,

и Робот, грубый,

   жестокий такой,

повалит меня

   дивану в парчу

душить

   ревнующей рукой.

И после,

   блестя синевой под утро,

сентиментальный Робот

оперным тембром

   гудит в репродуктор:

„Твой

   до гроба…“»

А Шнайдер,

   рукой оттопырив ухо:

«Вот этот вздохнул

   немножечко глухо!» –

сказал и обмер,

   дорожка по коже,

как будто паук

   пробежал рукавом, –

грустно стоит

   на других непохожий

Робот

   номер сороковой.

Пульсирует веною,

   странный что-то,

что-то неверное

   в низких частотах.

Сгорбился Робот,

   вымолвить силится,

не может ожить,

   и стрелка на «стоп»,

и около рта

   морщинка извилистая

(может – небрежность,

   а может – скорбь…).

Светится в прорезях

   лампа сквозная,

и чудится Шнайдеру –

   он по-людски

смотрит презрительно:

   «Я тебя знаю…» –

и тихо пульсируют

   сталью виски.

   Завитковый

     соленоид

   зеленеет

     локоном,

   и лицо его

     стальное

   худобою

     вогнуто.

   По резине

     глянцевой

   у немого

     рта

   тонко

     жилка тянется,

   будто

     доброта.

И Шнайдеру страшно:

   – Выгнать!

   Испорчен! –

Отходит под стражей

к Роботам

   прочим…

Повернули тумблер

   в латах,

между глаз –

вынули

   аккумулятор,

свет погас.

Ни тепла,

   ни рокота,

ничего

   особенного:

вон выносят Робота

забракованного.

Уже –

   ни стихов,

       ни пенья,

         ни гуда,–

и, отражая мерцание звезд,