Искания - страница 6
И скажу я вам – она
в Виртуоза
влюблена.
Herr
Amandus Zappelbaum,
вами
занята она.
Хочет
Anchen
под венец,
просит Папу
наконец:
– Herr
Коммерции Советник,
уважаемый Отец,
я люблю
Amandusʼa
Zappalbaumʼa.
Если я
не выйду замуж,
то лишу себя
Ума!
Как завоет
Fon der Kinder:
– Эти Глупости
откинь ты,
Ты уже
помолвлена
с грозным Духом
молнийным
Choriambofaxʼoм!
Вытри Слезы,
Плакса! –
И себя он
хлопнул по Лбу,
взял, открыл
большую Колбу,
вынул Пробку
Дым пошел,
синий,
складчатый,
как Шелк“».
– Погоди, товарищ Гофман, не довольно ли стихов нам.
Нет ли здесь у вас «Известий»? Очень хочется прочесть.
Не о том, что вы соврете, а статей и сводок вроде:
«Рабселькор, возврат семссуды, резолюцию, протест…»
Врать постыдно и бестактно. Мы стоим на страже факта,
здесь наш пост и наша вахта (что рабочим до Камен?).
Пыль цветистой лжи рассейте, обоснуйтесь при газете,
где (хотите – поглазейте!) что́ ни слово – документ.
Лишь раздался звук «газету» – дым пошел по кабинету,
зашептали сказотворцы:
– Брик! Брик!
– Бог избавь! –
И во время речи Сени сквозь трубу исчезли тени,
стало ровным сновиденье и растаяла изба.
6
Глава хроматическая, посвященная симфоническому воздуху консерватории и радиопередатчикам (-цам).
Зелено,
сыро
в тихой долине,
долине Лени,
и слабо звенит
в голубом отдаленье
звон мандолиний.
В росной траве
стоят пианино,
домры и скрипки,
и пролетают
мимо и мимо
звоны и скрипы.
Все музы́ка занози́ла.
Сеня пьяный.
Заиграло сонатину
фортепиано.
Это ведь сентиментальность,
это ж Диккенс!
Я и слушать не останусь,
это ж дикость!
Ах, кончайся, ах, кончайся,
сонатина,
ты семейной скуки Чарльза
паутина.
Мышь летучая летает
в пелеринке,
где-то мерзнет, холодая,
Пирибингль.
Кринолиновые ангелы
за лампою –
замерзающая Англия
сомнамбула.
Тише, тише, тише, тише, – домовые на педалях, сонатину оборви,
оборви же, расплети же, вот завыли, напевая – Копперфи-и-и
Сон
сам
сел
в сонм
сов.
Синь.
До ре ми фа соль ля си.
Кринолиновые ангелы
за лампою,
замерзающая Англия
сомнамбула…
Ты семейной скуки Чарльза
паутина.
Ах, кончайся, ах, кончайся,
сонатина…
В этот тихий,
в этот зыбкий
ход музы́ки
нежной ленью
наплывает утомленье.
Сеня спит,
и, словно громы урагана,
набегает
грохот пальцев барабана…
Зашумели долы
свинцовой вьюгой,
выскользнула флейта
тонкой гадюкой.
Пулемет татакает,
то здесь, а то там он,
фортепьяно топчется
гиппопотамом.
А медные трубы
бросили игры –
желтые львы
и когтистые тигры.
И снова долина, и Сеня в долине,
бредет по долине по колени в глине.
7
Молодым элегантам со складочкой эту неглаженую главу посвящает автор.
Щиплет, щиплет
ноги снег
(башмаков
у Сени нет!).
Сене слышен
тихий смех.
В снеговой белизне
качаются со́ смеху
елочки и сосенки,
сдерживают колики:
– Голенький,
голенький!
Как тебе не стыдно?
Все у тебя видно! –
Сеня сдерживает прыть
(Хоть листочками прикрыть!),
и мечты
башку роят,
мыслями выласканы,
вся Петровка
мимо в ряд
пролетает вывесками.
Вот на полках
легкий ситец.
Покупайте
и носите,
и колосья
чесучи
жните,
руки засучив.
Смотрит Сеня,
рот разинув,
на сатин
и парусину.
Издает
восторга стон,
поглядевши
на бостон.
А хозяин – чародей
не чета Мосторгу:
никаких очередей
и без торгу!
– Отдаю
без интереса,
одевай,
галантерейся,
шалью шелковой
шаля,
соболь,
котик,
шиншиля.
Надевай, малыш,
корсет,
надевай
белье жерсе! –
Тащат ловкие
гарсоны
две сорочки
и кальсоны.
Неглиже,
дезабилье.
Сеня
в егерском белье,
на белье –
четыре майки,
а на майке –
две фуфайки.
– Мы сейчас
увяжем вас
в файдешипный
самовяз!
Денег нечего
жалеть, –
сверху
вязаный жилет,
цепь с брелоками
на брюхе,
черный фрак,
на шлейках брюки,
туфли лак,
а сверху боты
изумительной работы. –