Искатель, 1972 № 05 - страница 64
Прокатился смешок. Уэйл-Айленд, королевская артиллерийская школа, прославилась своей жестокой дисциплиной, чего не отрицал ни один из окончивших ее.
— Ну пушек вам для практики вполне достаточно… — Эриксон посмотрел на следующее имя в списке. — Младшнй лейтенант Рейкс, — и вопросительно посмотрел на молодого офицера, сидящего в конце стола. — Откуда вы, младший лейтенант?
— С восточного побережья, сэр, — ответил Рейкс, будущий их штурман, очень живой, подвижной молодой человек, прямой и напористый. У Эриксона создалось впечатление, что до войны штурман занимался продажей не очень популярных бытовых приборов и некоторые навыки речи и манеры прихватил с собой на войну из своей старой специальности.
— Откуда именно? Из Гарвича?
— Так точно, сэр. Мы сопровождали конвои оттуда и до Гумбера.
— На каком корабле?
— На корвете довоенного типа. С двойным винтом.
— Помню такие… У вас было много практики в каботажном плавании?
— Так точно, сэр, — Рейкс помедлил в нерешительности, не зная, что Эриксону известно о восточном побережье и что он вообще хотел бы знать о нем. — Там есть протраленный коридор для конвоев. Каждые пять миль — буй. Если упустишь какой-нибудь из них, сядешь на камни или минное поле.
— И сколько раз с вами такое случалось?
— Ни разу, сэр.
Эриксон улыбнулся откровенному ответу.
— Ну теперь-то вам придется привыкать совсем к другой навигации. Давно вы не пользовались секстаном?
— С самого окончания учебы. Года два. На восточном побережье не требовалось. Но я специально в этом практиковался последнее время.
— Хорошо. На старом корабле расчетами я сам занимался, но теперь хотел бы возложить это на вас.
Следующим офицером, имя которого Эриксон прочитал по списку, был корабельный врач.
— Вы откуда, Скотт-Браун? — спросил он.
— Харлей-стрит, сэр, — ответил несколько удивленный Скотт-Браун.
— А-а… Так, значит, это ваш первый корабль?
Скотт-Браун кивнул:
— У меня была частная практика, и я занимался исследовательской работой при Гайз-госпитале: начались сильные налеты на Лондон. А потом они меня отпустили, — все это врач говорил с извиняющимся видом, как бы доказывая, что вовсе не бездельничал, прежде чем попал в ВМФ.
— Да вы просто роскошь для нас, — заметил Эриксон. — У нас никогда раньше не было доктора с дипломом.
— А кто же у вас врачевал?
— Я, — ответил Локкарт.
— Как же вы этому научились? — обратился к нему Скотт-Браун.
— Да так, в процессе… Боюсь, что я угробил намного больше пациентов, чем вы, доктор.
— Очень смелое заявление, если учесть, что у меня восьмилетняя практика.
И снова все рассмеялись. Смех сблизил их. «Будет, очевидно, неплохая кают-компания, — подумал Эриксон, — все такие разные, но в них хватает здравого смысла, чего-то солидного и надежного».
В списке оставалось два имени — второго младшего лейтенанта и гардемарина. Краем глаза командир наблюдал за высоким, стройным молодым человеком, который воевал с пепельницей, нервно ожидая своей очереди. «Да он почти школьник», — подумал Эриксон. Он посмотрел на сидящего рядом младшего лейтенанта.
— Винсент, — спросил Эриксон, — я вас нигде не мог видеть раньше?
Винсент, маленький, темноволосый и довольно застенчивый, заранее приготовил нужную фразу.
— Я был в том же отряде, что и вы, сэр, — вымолвил он наконец. — Служил на «Трефойле».
— Я так и предполагал. — Эриксон кивнул. Голос его звучал обыкновенно, но что-то в душе командира дрогнуло. «Трефойл». Он был братом «Компас роуз» целых два года подряд. Тот самый замыкающий корвет, который, на счастье, заметил на экране локатора, как появился и исчез «Компас роуз». Именно он доложил об этом «Вайперосу». Именно «Трефойлу» они с Локкартом обязаны жизнью. Вполне возможно, что маленький застенчивый лейтенант приложил к их спасению руку. Но командир решил расспросить о подробностях в менее официальной обстановке.
— Ну, тогда мы все знаем друг о друге, — дружески сказал Эриксон. — И вы знаете, в чем будет состоять ваша работа… Остались только вы, Хольт, — неожиданно обратился он к гардемарину. — Чем вы занимались последнее время?
Пепельница со звоном упала со стола. Гардемарин Хольт мучительно покраснел. «Боже мой, — подумал Эриксон, — да ему, небось, лет семнадцать… Я ему в отцы гожусь… Нет, я ему гожусь в деды».