Искатель, 1978 № 04 - страница 9

— А дрова-то и вез.

Андрею стало ясно, что если и стреляли, то без ошибки: принять возчика за кого-нибудь из районного актива было немыслимо Он сказал об этом старшине, тот мешкотно, торопясь, вытащил тетрадку откуда-то из-за пазухи, едва не порвав. И сделал пометку, лизнув карандаш.

— Зачем это?

— А так, интересно ваше мнение. А может, он и вовсе не стрелял? А? Просто тому почудилось? Как пуганой вороне.

— Нагар на гильзе свежий, — сказал Андрей, возвращая находку.

— Ах ты, господи, — почти естественно изумился старшина и опять записал.

Он был себе на уме, Довбня, просто старался прощупать, что за птица перед ним, играл в простачка. Андрей невольно улыбнулся, но и это не скрылось от дошлого старшины…

— Я вас прошу это дело оставить нам, — сказал Довбня, отводя взгляд, но довольно твердо. — Только лишнего шуму наделаем. А вы бы на своей должности с людьми познакомились, походили по квартирам, человек образованный, рассказали бы гражданам про внешнюю, внутреннюю обстановочку и так далее..

— Попробую.

— Вот и прекрасно!

— Ладно, — сказал Андрей, и в эту минуту вдруг захотелось назло Довбне самому распутать клубок.

Довбня, поймав его руку, резко пожал, прощаясь.

— Вот это дело, за это мы вам всем спасибочко скажем.

Он вовсе не собирался агитировать граждан поселка Ракитяны. Сама жизнь агитировала за себя: пустили завод, есть заработок, открылся магазин, хотя и по карточкам. При немцах вообще жизнь точно замерла на распутье… На заводе свой актив, свои агитаторы. У него же была одна задача: нести караульную службу, следить за порядком, леса-то рядом — вот и все. И еще самому проголосовать вместе с солдатами на этих, как сказал Сердечкин, первых, мирных, веселых выборах.

Вот выстрел, если он только был, это уже ЧП, и Андрей не мог обойти его стороной, как бы там ни страдало честолюбие Довбни.

О хождении по квартирам не могло быть и речи: расспросы только насторожили бы, внесли нервозность. В одном Довбня прав — это Андрей понимал при всем отсутствии сыскного опыта, — надо быть поближе к людям. Поэтому решил сходить на завод, познакомиться с товарищами, ведь не чужой же он им, хотя и гость.

Но еще прежде, чем собрался, солдаты нежданно-негаданно были втянуты в предвыборную кампанию.

Утром к ним в кухню влетела эта певичка с конопушками — Стефка — и щебечущим своим говорком, ничуть не смущаясь, спросила у отдыхавшей на нарах смены:

— Хлопаки, кто з вас спива? — При этом она чуточку сморщила носик — воздух был не первой свежести, особенно если учесть шесть пар свисавших с печи солдатских портянок.

— Я сейчас проветрю, — сказал Андрей. — Может, вы пока выйдете?

— Ничего, — сказала она, отмахнувшись, — если я зловлю в этом омуте хоть одну певчую рыбку, все окупится.

Она повернулась к нарам, солнце упало на ее личико, затаенно, по-женски серьезно блеснули карие глаза: вот тебе и девчонка.

— Так поможете, товарищи, самодеятельности? То будет бардзо добже.[1] И польза людям.

Только теперь стало ясно, что она смущена и оттого говорит чересчур бойко, чуть приглатывая слова. Андрей зря старался. Невозможно было поймать ее взгляд, она словно и не замечала его присутствия. Ребята, слегка обалдев от певучего говора этой, словно занесенной к ним ветром снегурочки, умоляюще пялили на Андрея глаза. Колька приминал пятерней волнистый чуб, для бабенковского ежика это было бессмысленное занятие.

— Да мы ж все спиваем, — наконец заметил Бабенко.

— То може так быть? — обрадовалась Стефка, по-прежнему не глядя на Андрея, и он с какой-то смутой в душе отметил, что это вполне естественно: «Тебе уже двадцать три, старик, съела война твои годочки».

— Может, — зажегся Бабенко. — Мы в строю поем, тот же хор.

— Не то, не то.

— У Кольки гитара.

— И еще тенор, — уточнил Колька, потерев небритую, безвременно серебрящуюся у висков щетину. — Знаю двадцать песен. — Очевидно, он имел в виду одесский репертуар — усладу разведческого быта.

— Кончай травить, — сказал Андрей.

— Правда, — сказал Колька. — «Жди меня» под гитару подойдет?

Он выволок гитару и бойко тренькнул.

— Еще як! — всплеснула руками Стефка.