Искатель, 1987 № 06 - страница 11

стр.

Дэвис умолк, через несколько секунд совсем другим тоном спросил:

— Конечно, вы привезли что-нибудь новенькое, не так ли? Например, противовирусный препарат или вакцину?

— Вакцину.

— Я не дам и двух пенсов, Стефан, за вашу голову. Таков закон талиона!

— Это еще что за штука!

— Царь Вавилонии Хаммурапи почти четыре тысячи лет назад ввел закон талиона — возмездие за врачебную ошибку. Бросьте, Стефан, свою дурацкую затею

— К черту царей Вавилонии, Барри. Вы ведь знаете, я все равно буду заниматься этим делом.

— Добавьте — бессмысленным делом.

— Допустим. Скажите, что за человек Торото? Ему можно доверять?

— Торото — толковый парень К нему благоволит президент. Говорят, Торото — его внебрачный сын. Мать Торото — женщина богатая: бензоколонки, плантации кофе и прочее. Торото учился в Лондоне. Хороший, насколько я могу судить, специалист. Господи, как мне все надоело! Политики отняли у меня сына, Стефан… Будь они прокляты!


Приехав в отель, принял две таблетки снотворного. Проснулся я вялый, с чугунной головой. Две чашки крепкого кофе, выпитого в баре, несколько подняли настроение.

Дождь, видимо, перестал только под утро, площадь перед отелем слегка парила. В огромной луже у бензоколонки азартно плескались ребятишки. Их тела блестели на солнце, точно смазанные жиром.

«Тоета» стояла в условленном месте. Абачуга встретил меня радостной улыбкой.

— Как поживаете, бвана?

— Лучше не бывает.

— Доктор Торото не мог заехать за вами…, Дело в том, что пришел мой брат Анугу.

— Вот как?

— Пришел с хорошей вестью.

— Тогда едем.

«Тоета» лихо развернулась и, разбрызгивая лужи, помчалась по пустынному шоссе.

В кабинете Торото сидели Мгунгу, Акоре и незнакомый африканец лет тридцати в жеваной армейской рубахе и шортах, забрызганных грязью.

При моем появлении все встали, точно я был генералом.

— Доброе утро, мистер Эрмин, — Торото крепко пожал мне руку, — надеюсь, у вас все благополучно?

— Да, конечно.

— Познакомьтесь… Это Анугу.

Африканец нерешительно протянул руку. Лицо его оставалось неподвижным, но в темных, выпуклых глазах мелькнуло недоверие, сменившееся изумлением. Он установился на мои усы с таким любопытством, словно обнаружил у меня вторую голову.

— Как добрались, Анугу?

Ответил Торото:

— Анугу не знает английского. Только суахили. Ну и, конечно, говорит на языке гачига и некоторых других местных наречиях.

— Как жаль, что я не знаю ни одного из них. Насколько мне известно, ни Мгунгу, ни Акоре не знают суахили. Как же мы будем общаться?

— Профессор, прочтите записку от мистера Дэвиса. Записку только что доставил его повар Юсуф. Он уже давно ждет.

Неужели что-нибудь случилось? Я взял сложенный вчетверо лист мелованной бумаги и торопливо прочел.

«Дорогой Стефан, — писал Барри Дэвис, — простите за вчерашний вечер. Я был не в форме. Но, поверьте, еще не раскис окончательно. Ничего, мы еще с вами дернем по стаканчику. Зная ваше славянское легкомыслие, посылаю своего повара Юсуфа, он отлично готовит, знает местные условия, а главное — верный человек, бывший солдат.

Юсуф прожил у нас шесть лег, стал членом семьи, так что берегите его. Я давно заметил одну вашу особенность: вы охотнее заботитесь о других, чем о себе. Торото сказал, что вы перебираетесь в Гуверу. Жду у себя после завершения операции.

Ваш Барри М. Дэвис».

Я еще раз перечитал записку. О, дьявол, зачем мне нужен повар? Говорят, английские офицеры, воевавшие в Африке, возили с собой портативные клозеты.

— Этот повар что… ждет?

— Да, сэр. Старик ожидает во дворе, — Мгунгу кивнул в сторону внутреннего дворика института, куда выходили окна кабинета Торото.

— Послушайте, Джозеф. Мистер Дэвис предлагает взять с собой этого повара.

— Дельная мысль. Я знаю Юсуфа. Он надежный человек. Знает суахили и языки некоторых племен банту. А банту и гачига понимают друг друга.

— Вот как. Акоре, позовите сюда повара.

— Слушаюсь, сэр.

Юсуф оказался плотным широкоплечим человеком. Массивная нижняя челюсть, узкий лоб. На редкость несимпатичный малый. Но одна деталь, которую я не разглядел сразу, одним штрихом меняла портрет — выражение глаз, грустных, умных, как бы наполненных теплым светом. Юсуф был совершенно сед, что среди африканцев встречается не часто.