Искатель, 2009 № 07 - страница 22
Екатерина взяла под руку служащего и пошла с ним к широкому низкому столу, вокруг которого были расставлены диван и несколько кресел.
— Не обращайте внимания, — шепнула она ему. — У него и в детстве так бывало. Замолкнет — и все.
— Да, конечно, — с интонацией понимающего врача тихо ответил служащий, — это нормально.
Громадина атомной подлодки скользит в мрачных и холодных водах океана. Что-то непонятное лежит на ее корпусе, между люками, за которыми дремлют демоны ядерных ракет. В сумраке и не разберешь, что там такое — то ли якорь, напоминающий своими очертаниями человека, то ли человек, застывший в позе якоря.
Атапин докурил, бросил окурок в сторону урны и вошел с улицы в дверь, рядом с которой на стене была укреплена табличка, оповещающая, что здесь находится зал прощальных церемоний морга. Вместе с ним внутрь медленно втянулась, шаркая и шмыгая носами, небольшая толпа.
Посреди зала на возвышении, задрапированном черным бархатом, стоял кленовый гроб, в котором лежало тело старушки. Вошедшие стали по очереди подходить к гробу. Они клали в него, на ноги старушки, цветы и, лишь отойдя в сторону, позволяли себе оглядеться по сторонам.
Это был небольшой, облицованный в черный мрамор зал. На одной из стен, напротив входа, золотой краской было написано: «Упокой душу раб твоих идеже несть болезнь, ни печаль, ни воздыхание, но жизнь бесконечная». К какому именно Богу было адресовано это обращение, не упоминалось — как видно, из соображений веротерпимости и политкорректности.
Подводная лодка с человеком-якорем двигается дальше. Легко, словно ситцевые занавески, раздвигает она глубинные воды и идет, и идет вперед сквозь стихию, адски сжатую собственной избыточностью.
Спустя некоторое время, уже на кладбище, у свежевырытой могилы, Атапин наклонился над гробом и поцеловал старушку в лоб.
— Ну что, все? — тихо поинтересовался у него кладбищенский землекоп в форменном комбинезоне, и стоявшая рядом Екатерина, глянув на брата, ответила за него, что да, все. Затем вопрошавший и его напарник быстро закрыли гроб и стали деловито ввинчивать заранее наживленные в крышку шурупы.
Субмарина опускается все глубже. Вот уже пропало и мало-мальски различимое светлое пятно, которое напоминало о том, что где-то там, над многоярусными темными сводами, есть солнце.
После похорон и поминок Николай Алексеевич и Михаил Степанович подъехали на «Форде» Атапина к причалу. Николай Алексеевич был сам за рулем.
На яхте их встретил Андрей.
— Выражаю мои соболезнования, — смущенно сказал он
Николаю Алексеевичу. На лице юнги была растерянность. Похоже, молодому человеку еще не доводилось — или доводилось, но редко — бывать в подобных ситуациях, когда надо выражать кому-то сочувствие по поводу горя, и он не знал, как правильно смотреть, говорить и двигаться, чтобы соответствовать обстоятельствам.
Атапин, кивнув, молча прошел мимо и двинулся прямо в кают-компанию.
За ним на борт судна не спеша поднялся Михаил Степанович и поздоровался с Андреем.
— Ты как там, накрыл все, как я просил? — спросил он у юнги.
— Да, конечно. Как Николай Алексеевич?
— Да что-то не очень. За три дня даже рюмки не выпил. Плохой это показатель.
Сам Михаил Степанович, судя по всему, сегодня выпил, и рюмка была не одна.
В кают-компании Атапин сел к накрытому столу и замер, уставившись в пустую тарелку.
— Ты, Коля, молодец, — сказал Михаил Степанович, усаживаясь рядом. И тут же, налив водки в две высокие, объемистые рюмки, добавил: — Извини, что я, может, не ко времени, но правда — от чистого сердца. Ты ну просто молодец. Все на уровне, и поминки, и все. Ну что? Давай теперь это… в спокойной обстановке. Бери рюмку.
Николай Алексеевич молча скрестил руки на груди, неподвижный взгляд его не выражал никаких чувств, никаких мыслей.
Михаил Степанович вздохнул.
— Это у всех так, — сказал он словно бы самому себе. — Если по-настоящему, детство кончается, когда умирает мама.
Надо заметить, слова о детстве прозвучали несколько странно — с учетом того, что Атапин был вполне уже зрелым мужчиной и в грубоватых чертах его лица не наблюдалось ничего ребяческого.