Искатель, 2011 № 12 - страница 39
Беркович понимал необходимость психологической поддержки, но очень не любил ситуации, когда социальные работники навязывали помощь там, где нужно было тихо постоять в стороне или вообще не вмешиваться, не пытаться ускорить «работу» времени, которое одно только и могло примирить мать, отца или жену погибшего с реальностью, в которой его больше нет и никогда не будет.
— Рина Альтерман — сильная женщина, — сказал Беркович, пытаясь сгладить неловкость, возникшую, когда он прервал комиссара на полуслове. — К тому же у нее есть подруга, которая сможет если не утешить ее, то хотя бы поддержать.
— Я вообще считаю, что это глупо, — неожиданно заявил Хутиэли. — Я имею в виду социальные службы. Если человек один, то, конечно… И даже тогда в одиночку справиться с горем легче, чем с посторонним человеком, который изображает участие.
— Я думал, что вы… — удивился Беркович, и комиссар перебил его:
— …Ты думал, я стану говорить, что Рина поступила неправильно, спустив социальную работницу с лестницы?
— А она… — еще больше удивился Беркович. Он мог представить, как Рина устало качает головой и говорит: «Спасибо, я в вашей помощи не нуждаюсь», но чтобы… Может, комиссар преувеличивает?
— Именно спустила с лестницы! Социальная работница — Эти Кирман — подала жалобу.
— И вы собираетесь…
— Нет, конечно. Просто имей это в виду, Борис.
Разговор происходил в кабинете комиссара, куда старший инспектор заглянул, вернувшись от Альтерманов, чтобы узнать новости. В сумке у него лежали три предмета, условно названные куклами, и Беркович торопился передать их в криминалистическую лабораторию, где его дожидался Рон, недовольный тем, что опять не может уйти с работы вовремя. Сказать комиссару о куклах сейчас или… Конечно, «или» — не делиться же с Хутиэли нелепой идеей о ритуале вуду, ради совершения которого куклы были изготовлены. Кем? Матерью? Дочкой? Самим Натаном?
— Подозреваемых по-прежнему нет? — вскользь поинтересовался Хутиэли, когда Беркович уже выходил из кабинета.
— Нет, — покачал головой старший инспектор и закрыл за собой дверь, отсекая дальнейшие расспросы.
— Во-первых, — сказал Рон, рассматривая разложенных на столе кукол. Когда он включил подсветку снизу и мощные верхние лампы, куклы перестали быть узнаваемы. Тени придают предмету живой вид, делают предмет элементом нашего мира. Недаром человек, лишенный тени, лишается части себя, как в пьесе Шварца, которую Беркович читал и перечитывал много лет назад, вживаясь в образ мечтательного и в то же время рассудительного Христиана-Теодора и всем своим существом отвергая неприятный образ Теодора-Христиана.
— Во-первых, — повторил Рон, выпрямившись и повернувшись к Берковичу, стоявшему у него за плечом, — на этих штуках никогда не было одежды. Обычно куклы…
— Да-да, — быстро сказал Беркович. — Я понимаю. Что еще?
Хан почесал переносицу.
— Все три изготовлены из камня. Вес разный. В порядке увеличения: триста двадцать три грамма, пятьсот двенадцать и третья — семьсот шестьдесят один грамм.
Марина, Ким и кукла без имени.
— Фредди Крюгер, — сообщил Хан, — тяжелее других. Килограмм и четыреста восемьдесят шесть граммов.
— Мне нужно знать, — сказал Беркович, — есть ли на куклах…
— Отпечатки пальцев, — подхватил Хан. — А также какие-либо следы вроде отрезков человеческих волос, пятнышек крови, микроскопических кусочков кожи… В общем, кто и, желательно, когда брал этих кукол в руки. Верно?
— В принципе, — с досадой отозвался Беркович. Помедлив, он решил, что Хану можно сказать о своем подозрении. Даже если эксперт сочтет его странным, он, в отличие от комиссара, не станет высказывать свое мнение прежде, чем сделает анализ. Хан любил странные предположения, они разнообразили рутинную, по сути, процедуру криминологической экспертизы.
— В принципе? — повторил Хан, еще раз потерев переносицу и подняв на Берковича вопросительный взгляд.
— Возможно, на теле одной из кукол, а может, всех есть затертая надпись. Имя, например.
— Не проблема. В рентгене увижу. Что еще? След укола иглой в области сердца, а?
Показалось Берковичу или Хан действительно ему подмигнул?