Искатель, 2014 № 09 - страница 16

стр.

— К девушке приставали.

— Даже так? Вот видишь, тем более. Чего таких жалеть? Считай, что я его наказал. Да его все равно бы грохнули. Может, мне бы и поручили. Ты хоть смутно представляешь, какие деньги и какие люди за всем этим стоят?

— Еще бы. Кино смотрю. И про таких, как ты, там тоже показывают. Знаешь, чем обычно оборотни в погонах заканчивают?

— Ха! Кино… То кино, а то жизнь. А в жизни такие, как я, хорошо заканчивают. Я вот уже седьмой год в капитанах, а до выслуги полтора осталось. Что, мне на капитанскую пенсию жить? А здесь я себя на всю оставшуюся жизнь обеспечил… Ладно, оставим пустой разговор, займемся делом. Где товар?

Сплюнув, Шамиль выругался:

— Да пошел ты… Нет больше наркоты.

— Ты не шути так, дядя… Мне сейчас совсем не до шуток.

— А я серьезно. Мне, как понимаешь, тоже хохмить как-то не можется. Нет наркотиков, и все тут. Уничтожил я все. Давай, стреляй. Только я тебе напоследок в твои змеиные глаза плюну.

И правда, плюнул. Смачно и от души. Колобахин вызверился, но сдержался, все еще не веря, что этот упрямый осел и впрямь мог уничтожить партию героина на такую бешеную сумму. Еще раз ровно спросил, утеревшись рукавом форменной куртки:

— Дядя! Еще раз спокойно спрашиваю: где?

— Я тебе уже указал адрес, ступай.

Поиграв желваками, капитан потемнел и мрачно спросил:

— Знаешь, почему я обрез платком брал? Хотел убийство этих придурков на тебя свалить. Ну, типа, не поделили что-то на трассе, ты оказался ловчее и обоих прижмурил. Пальчики на обрезе твои имеются, доказывай потом, что ты не верблюд. Кто в твои сказки поверит? А теперь по-другому думаю. Я тебя пристрелю, вложу тебе обрез в руки и заявлю следаку, что подъехал и застал тебя в момент убийства. Но предотвратить не успел. Выстрелил на поражение, да поздно, ты этому уроду уже снес башку. Нуда, белыми нитками шито, согласен. И на много вопросов мне ответить придется. Но кончится все, максимум, увольнением из органов. Мне по барабану. А вот тебе будет больно. И знаешь почему? Потому что я сначала выстрелил в воздух, — при этих словах капитан вздернул ствол и спустил курок. Послушав, как эхо отскакивает от терриконов, со значением сказал: — Во как! Согласно закону о полиции. Потом я прострелил тебе конечность. Наверное, колено…

Поведя стволом, капитан направил пистолет на ногу Шамиля и улыбнулся.

— Знаешь, это больно. Сам, правда, не испытывал, но от других слышал. Претворим в жизнь? Или сразу скажешь, где сумки?

Шамиль, замерев, смотрел на пистолет, отчетливо понимая, что этот паразит в погонах не шутит. Одного уже убил, убьет и его, не задумываясь. И надеяться больше не на кого. Только на себя. А что сам может сделать в такой ситуации? Монтировка еще в руках, но кидаться на ствол с монтировкой — все равно что «КамАЗ» «Окой» таранить. Каких-то три шага, но преодолеть их будет посложнее, чем отсюда пешком до Уфы дойти…

— А если я побегу? В спину выстрелишь? Как потом объяснять следователю станешь, почему стрелял в спину?

— А я тебя догоню и выстрелю в висок. Потом подтащу к машине, положу грудью на капот и вложу в руки обрез. По-любому все будет так, как я сказал. И хватит фантазировать. Говори. Считаю до трех. Раз… Два…

Шамиль сжался и закрыл глаза. При счете «три» втянул голову в плечи, ожидая дикой боли в колене. Грохнуло гулко, причем дважды. Снова потянуло кисловатым запахом пороха, Колобахин почему-то вскрикнул. А боли не было, и нога не подгибалась. Открыв глаза, Шамиль увидел капитана, с гримасой на лице сжимающего левой рукой правую. Пистолет его лежал на земле, в шаге. А справа, метрах в десяти, стоял собственной персоной лейтенант Асмолов. Тот самый, что проверял машину Шамиля на выезде из Оренбурга.

Лейтенант молча подошел, не опуская пистолета, подобрал покореженный «Макаров» Колобахина и затолкал его в свою кобуру. Потом, так же молча, ловко крутанул капитана за руку, раскорячил на капоте изуродованной «девятки» и защелкнул наручники. И только после этого произнес:

— Вот и хорошо, вот и ладушки. Наговорил ты, капитан, лет на двадцать, без апелляции. Но если хочешь адвоката, у меня есть на примете хороший.