Искатель, 2017 № 08 - страница 10

— Ногти, конечно, подстригу, — заключил он, с отвращением разглядывая почерневшие и скрюченные ногтевые пластины, напоминающие когти крупного хищника. — И помоюсь. А вот стричь ли бороду? Хм… Нет, пожалуй, не стоит. Маникюрными ножницами ровно не обрежешь. Все от смеха только поумирают. А у меня задача пережить вместе с ними этот рукотворный апокалипсис, а не убивать их, пусть и смехом.

Но Тед заблуждался. То был не апокалипсис. Ведь не было ни затмения неба, ни всемирной эпидемии, ни смертоносной кометы. Но было затмение разума. И в одно мгновение мир, который был приручен, должным образом обустроен, надежен, как собственная рука, и знаком, как давний прыщ на переносице, стал вдруг больным, чужим, враждебным.

Конечно, мир не мог не рухнуть, но это не была вина лично Теда — так почему на его долю выпали такие страдания? Чья это была вина? Да предыдущих поколений, не сумевших наладить воспроизводство и доставку продовольственных и промышленных товаров без участия человека. Вот воспроизводство развлечений они наладить смогли — честь им за это и хвала, — но хотя бы товаров первой необходимости — нет.

Тед честно выполнял свой долг члена социума: он проводил положенные часы в конторе, а иногда оставался попотеть на благо работодателя и сверхурочно. Правда, отцу выбранная Тедом профессия не пришлась по вкусу.

— Кому нужны эти юристы? — дребезжал он слабеющим с возрастом голосом.

— Выходит, нужны, раз платят такие деньги, — оправдывался Тед. — Эта профессия — путь к финансовой свободе. Я смогу купить все, что пожелаю. Не хочу отказывать себе в чем-то, как это пришлось делать тебе.

— Финансовая свобода и возможность покупать все, что ни пожелаешь, еще не означают личную свободу и возможность быть хозяином своих желаний. Да и просто хозяином самого себя. Наоборот, прежде чуждые тебе желания вытесняют из головы всякую более или менее достойную внимания мысль. Из машины дум и размышлений ты превращаешься в фабрику желаний. Ты превращаешься в человека другого порядка.

— Пап, тут два выбора. Либо я думаю о том, как добыть денег. Либо — как их потратить.

— Ты, бесспорно, прав. Человек — раб денежной составляющей жизни что так, что эдак. Но…

Тед молчал, ожидая, что отец предложит поистине уникальное решение этой дилеммы. Однако Миллер-старший тоже молчал, возможно пораженный отсутствием у него какого бы то ни было решения. Во всяком случае, никакого предложения он не озвучил, а лишь помрачнел еще сильнее.

— Куда ни плюнь, так попадешь в юриста или экономиста, — наконец выдавил он из себя. — А если завтра война? Юристов и экономистов в первые ряды умирать поставят, потому что стране, погибающей в огне войны, от них никакого проку. Единственная от них польза — служить пушечным мясом. Поступай ты на технолога, а? Или биолога. Врача. Это тебе в жизни обязательно пригодится. А как тебе поможет выжить знание корпоративного права?

К сожалению, так оно и оказалось. Если бы Тед был инженером или врачом, его шансы на выживание были бы существенно выше. Он сумел бы наладить приемлемый быт даже в негостеприимных горах. А оказалось, что он даже за собой следить не в состоянии, не говоря уже о доставшейся ему по счастливой случайности хижине.

— Все считали наше поколение потерянным, — вспоминались в связи с этим слова отца. — Но ваше — еще более потерянное. Если в дни моего детства были утрачены моральные ориентиры, то нынешнее поколение детей лишено и элементарной бытовой самостоятельности, начиная с умения завязать шнурки или развести костер.

Однако Тед оснований винить себя не видел, поскольку винить себя у его поколения считалось дурным вкусом и последним делом. К тому же — повторимся — Тед был честным по отношению к социуму: он выбрал одну из предложенных обществом профессий и один из предложенных им же образов жизни.

И только отец считал себя обманутым.

— Это раньше рожали трудовой материал, — кипятился он. — А теперь рожай личность! И тут выясняется, что быть личностью никто не хочет. Слишком это хлопотно…

— Пап, всякий человек отлит по лекалам своей эпохи. Поэтому с наступлением новой эпохи он теряется, чувствует свою ненужность — как в эпоху цифровой связи чувствует свою ненужность дисковый телефон или в эпоху компьютеров — пишущая машинка.