Искатель, 2017 № 08 - страница 12

— Что значит «души не будет»? Что за слова такие, папа?

— А то и значит, что человек отказывается от души, когда уходит в себя. Душа дана, чтобы чувствовать мир. Это связующее звено между миром и нами. Наш «интерфейс» — если тебе это слово понятней. Если ты не взаимодействуешь с миром, этот «интерфейс» отмирает. Это не технический прибор, который тем лучше сохранится, чем меньше им пользуешься. Это прибор бестелесный — у него нет оболочки, которую можно законсервировать, убрать в коробочку с пенопластом и залепить для надежности скотчем. Без использования он приходит в полную негодность.

— Пап, все будет нормально. Потому что я так хочу. Вот и все. Не переживай.

— Сынок, «потому что я так хочу!» или «я так сказал!» — аргументы в семейных спорах, но не в спорах с Судьбой.

— Господи, кому нужны твои размышления о душе, о Судьбе? Здесь не читательский клуб!

— А ты прав. Будь ты читателем, ты бы меня понимал. Быть читателем — это тоже определенный талант. Не всякий, кто регулярно берет в руки книгу, — читатель. Читатель — это состояние души.

— Пап, я игрок. У меня нет состояния души. У меня есть состояние тела. И состояние духа. Мне хватает…

Теперь-то Тед готов был отдать последнее, только бы вышло совсем не так, как предсказывал отец. Он бы с радостью стал пожизненным членом любого литературного общества, даже поэтического, хоть и ненавидел поэзию за то, что она была вне его понимания. Он даже ловил себя на мысли, что был бы не против, если бы компьютер никогда и не был изобретен, раз тот явился причиной всех его радостей, но затем — и страданий.

Вне виртуального мира тело у Теда, как быстро выяснилось, было вялым и дряблым, а вовсе не могучим, как ему представлялось, когда он дробил голыми руками кости рисованных монстров. Твердостью же духа он мог посоперничать разве что с истеричкой, но никак не с бойцами, способными поглумиться над собственной болью и причинить еще большую боль врагу.

Для Теда и многих других все произошло как-то слишком внезапно. Одномоментно. Знакомый мир проводил их утром на работу, а к вечеру его уже не было и в помине. Тед чувствовал себя обманутым там, где никак не ожидал подвоха. Будто лучший друг предал его в самой циничной форме. Друзей как таковых у него не было, но если бы были, то это выглядело бы именно так, решил для себя Тед: ты протягиваешь руку, а тебе в нее харкают. Даже не плюют, а именно харкают. Чтобы ты содрогнулся. Прочувствовал унижение. Именно прочувствовал, а не просто почувствовал.

В тот вечер, возвращаясь домой, Тед останавливался в нескольких супермаркетах, но так нигде ничего и не смог прикупить себе на ужин. Супермаркеты были разграблены. Выпотрошены пронесшейся по ним несколькими часами раньше ордой, в которую превратились законопослушные жители Портленда. Ни персонала, ни полиции в магазинах не было. Сквозь выбитые окна, через которые новые варвары растащили товары, задувал невеселый ветерок. Он грустно перелистывал на полу блокноты и книги, перекладывал с места на место бумажки, сгонял в углы шарики «Читос» и перешептывался под потолком с налитыми гелием сердечками и собачками.

Местный магазинчик четы Джонсон встретил Теда замком на дверях и дулом помпового ружья в окне.

— Раньше все были сами по себе, — любезно объяснил через стекло мистер Джонсон. — Теперь каждый за себя. Как говорится, ничего личного, мистер Миллер, но мне ваши деньги теперь без надобности: конец света на носу.

Какой-то особой радости от новости, что за ночь магазинчик Джонсонов постигла участь всех других магазинов города, а по пояснице мистера Джонсона хорошенько прогулялись прикладами ружья мистера Джонсона, Тед не испытал. Свалившаяся на город напасть напрочь вытеснила из его сознания мстительность и злорадство. Эти чувства — для более или менее сытой и размеренной жизни, а не для моментов, когда жизнь висит буквально на волоске.

В качестве сообщества сосуществующих друг с другом людей город доживал последние дни. Лица более не были способны даже на дежурные улыбки. Соседи и друзья здоровались теперь друг с другом с каким-то незнакомым им раньше усилием, превозмогая себя. Каждый присматривался к окружающим с подозрительностью и тревогой.