Искатель, 2017 № 08 - страница 4

От подобной фамильярности револьвер вспылил. Он вырвался из руки и глухо и подчеркнуто злобно ударился рылом в гранитный пол. Что-то оглушающее громыхнуло. Один из сообщников человека с открытым и приятным лицом осел и, как плохой пловец, неуклюже заскреб руками в расползающейся луже крови.

Так Тед познакомился и со смертью.

Знакомство с компьютером произошло у него в еще более юном возрасте. На седьмой день рождения Теда любвеобильный дядя Майкл заявился с двумя коробками. В одной скрывались обшарпанный системный блок и дощечка клавиатуры, вся в потеках сальных выделений чьих-то чужих пальцев. Зато из другой задорно выглядывал новенький монитор. Самоуверенности и залихватости ему придавала именно безупречность вида. Он нисколько не сомневался в своей неотразимости и в том, что центральная фигура праздника — именно он.

Тед визжал от восторга. Дядя Майкл заливисто хохотал. А вот отец подарок невзлюбил. Он сразу почувствовал, что тот отнимет у него сына. Только вот ни дядя Майкл, ни сам сын этого не понимали.

— Я один из самых известных бойцов игры «Спусковой крючок», — хвалился вскоре своими подвигами Тед. — Я знаменит!

— Знаменит? — только и хмыкал отец. — Тебя и на улицах, небось, узнают?

Знакомым же отец грустно жаловался:

— Воспитанием сына занимаюсь уже не я, а компьютерные игры.

И это все больше и больше соответствовало действительности.

Как показали дальнейшие события, сердце у отца кровоточило не только за судьбу отпрыска, но и судьбу всего рода человеческого. Пришествие компьютера, которое отец нарек нашествием цифровой чумы, многое изменило. В самом отце оно изменило его мнение о Теде в частности и о человечестве и его участи — в целом.

— Мы все чаще заглядываем в будущее и все реже — в душу человека, — пояснил отец во время одной из доверительных бесед, которые не прекратились, хотя и утратили былое влияние на взрослеющего и потому набирающегося не столько ума, сколько самоуверенности сына. — Технологически совершенное будущее — это интересно. Это красивая картинка. Но найдется ли в нем место для души? Найдется ли в нем место для самого человека? Технологическое будущее — это путь в никуда. Это бегство от человека. Это наше бегство от самих себя.

— А это плохо? — Теда эти объяснения не столько просветили, сколько озадачили.

— Все зависит от того, что понимать под словом «человек» — биологическую единицу или духовный мир, неведомый другим созданиям.

— Я хочу, чтобы это был мир. Целый мир.

— Я тоже, — с нажимом в голосе заметил отец. — Но что нужно сделать, чтобы сохранить его?

Тед пожал плечами. Он знал ответ. Но предпочел не озвучивать его.

Миллер-старший все понял без слов.

— Никто не может спасти и приумножить, не приложив усилий, не преодолев прежде всего себя. — Глаза отца были черными от бессильной ярости и отчаяния, которые чувствовал он один. — Признайся, ты ведь считаешь, что ничего страшного не происходит?

— Да, считаю. А разве происходит? Хорошо, пап, я маленький, глупый мальчик. Но взрослые-то видят. Раз никто из них, кроме тебя, не тревожится, значит, возможно, что-то не так с тобой, а не с нами?

— Вот! Когда заблуждается один человек, ничего страшного. Когда миллионы — меняется история. В страшную сторону.

— Может быть, но все-таки — почему никто не прислушивается к твоим словам?

— Так слова другого для нас — как собачья какашка на зимней тропе: ее никто не подберет, и она будет мозолить глаза до весны. Мнение другого для нас — собачья какашка и есть. Зачем нам чужое мнение? Мы в собственном никакого дефицита не испытываем. Ты считаешь, что отец у тебя несовременный. Пусть несовременный, зато своевременный. Ты вот проанализируй, насколько ты современный и что значит быть современным в твоем понимании. Ты и уроки забросил, и книжку в руках не держал уже несколько месяцев. Дети отчего-то принимают то, что способно их развлечь, за добро, а то, что требует от них усилий, — за зло. Ладно бы они на этом и останавливались… Но нет: они этот принцип проецируют и на все остальное! На весь мир. Тебе вот кажется, что все это совершенно безобидно. Табак тоже поначалу считался безобидным, даже полезным. Лекарством считался! Его боготворили. Лишь спустя столетия поняли его опасность.