Искатель, 2018 № 11 - страница 13

— О чем вы хотели поговорить? Погодите, я догадаюсь. Видела вас позавчера, вы были у профессора Литроу. И в тот же день вечером встречались с той женщиной. Я видела: вы сидели в кафе у Ллойда. У окна.

— Мы с Лайзой, — счел нужным объяснить Розенфельд, — давние знакомые. Учились в одной школе. Я ведь родом из Детройта.

— А я из Эверетта. Это небольшой городок, две тысячи жителей, все наперечет. Когда я родилась, то оказалась в списке тысяча сто одиннадцатой. Интересно, правда?

— Да, — осторожно сказал Розенфельд. Она придавала значение числам? Может, действительно…

Глупости.

— Если честно… — Розенфельд решил идти напрямик, он не мог хитрить с этой женщиной, не хотел выдумывать несуществующие истории и наводящие вопросы. — Если честно, я хотел познакомиться с вами, чтобы понять, действительно ли вы могли навести порчу на Любомира Смиловича.

Он думал — был уверен! — что она рассердится, может, даже не захочет продолжать разговор, но по ее реакции он поймет… что?

Магда рассмеялась — от всей души, запрокинув голову и не сдерживая смех.

— Боже! — отсмеявшись, сказала она. — Эта ваша знакомая вам так… Конечно! — Она стала серьезной. — Да, я навела на Любомира порчу. И он умер.

Розенфельд растерялся. Но чего он, собственно, ждал? На прямой и откровенный вопрос Магда могла ответить «да» иль «нет». Он ожидал — конечно! — что услышит «нет». Она ответила «да» и лишила его возможности спрашивать. Бессмысленно задавать умные вопросы, если тебе признались в наведении порчи Скажи она «нет», он спросил бы…

— Почему? — спросил Розенфельд, представив, какое у неге сейчас глупое выражение лица.

— Потому, — сказала Магда ясным спокойным, лишенным интонаций голосом, — что невозможно доказать что бы то ни было человеку с заранее выработанным отношением к проблеме. Спорить не имеет смысла — сама становишься себе противной. Проще согласиться.

Она сделала небольшую паузу, в которую Розенфельд хотел вставить слово, но не успел.

— Она задала мне тот же вопрос, что и вы. Я ответила то же, что и вам. Мне интересна была ее реакция. Даст пощечину? Заплачет? Она сказала: «Я так и думала», повернулась и ушла, как человек, что-то себе доказавший и что-то для себя решивший.

Лайза встречалась с Магдой? Не только на похоронах? Когда? Почему ничего не сказала? Значит, ее уверенность в том, что на Смиловича навели порчу, была подтверждена самой обвиняемой? Магда не хотела ни в чем переубеждать Лайзу, считала это бесполезным, а Лайза получила подтверждение, и что теперь?

— И что теперь? — спросил он.

— Послушайте, доктор Розенфельд. — Сейчас двадцать первый век. Я физик, занимаюсь теорией вакуума. Продолжать?

— Конечно. — Розенфельд облегченно — мысленно! — вздохнул, удобнее, насколько это было возможно, устроился на стуле и, насколько мог кратко, без излишних подробностей, но достаточно четко, чтобы Магда поняла суть, если не понимала ее раньше, изложил события последних дней — без оценок, без выводов, тем более без предвзятого мнения. Факты, какими он сам их знал. Магда слушала внимательно, а когда Розенфельд замолчал, сказала — грустно, задумчиво, обращаясь не к Розенфельду, а к себе:

— Все так. Поссорились мы с Любомиром по причине, которой не должно быть между мужчиной и женщиной. Мужчина и женщина могут поругаться из-за несходства характеров, дурного настроения, плохой погоды, испорченного вечера… сотни причин… а мы расстались, потому что он утверждал: когда любишь, многомирие схлопывается в одну, ни с чем не связанную, ветвь. Я знала, что это невозможно, поскольку тогда все квантовые эксперименты давали бы стабильно одинаковые результаты, а этого никогда в реальности не происходило. Он был неправ и знал это, а я терпеть не могла, когда человек продолжает упорствовать, зная, что делает ошибку. Нервы у меня сдали, мы поссорились, и он сказал, что не хочет меня больше видеть.

— Когда это произошло, Смилович был здоров?

— Да. То есть я думаю — да. Он ни на что не жаловался. Кроме моей бездарности. — Она через силу улыбнулась.

— Вы помирились бы через неделю, — убежденно сказал Розенфельд. — Если бы дело было только в этом, вы помирились бы.