Искатели - страница 61

— В моё время, — говорил между тем ему Мозес Харпер, — когда индейцы тонкава убивали в бою своего врага, они съедали его сердце и печень. Съедали сырыми или жареными — это не имело значения. Главное для них было — съесть. Ведь они верили, что тем самым получают от врага заключённую в его теле магическую силу и получают способность пользоваться ей. А вот внутренности белого человека они никогда не ели. Видимо, индейцы исходили из того, что наша магическая сила никак не может сочетаться с их собственной. Хотя наше оружие они всегда уважали и охотно использовали.

Мартин ожидал, что Лори подойдёт к нему и пригласит его танцевать. На это он собирался сказать ей, что не станет танцевать с ней, и мучительно конструировал в уме едкую фразу, которой должен был встретить девушку, делая вид, будто он на самом деле слушает Мозеса Харпера.

— А в наши дни, — продолжал Мозес, — индейцы уже не довольствуются отдельными внутренностями, а съедают всё тело своего противника целиком. Таким образом, прежняя мистическая церемония превратилась в элементарное поглощение мяса. Но мясо белых они по-прежнему не едят — это противоречит их традициям.

Лори ни разу не пригласила Мартина потанцевать с ней. Она кружилась перед ним в танце, но так и не сделала попытки приблизиться к нему. В конце концов ему окончательно надоело в одиночестве торчать у стены, и он вышел на середину зала и принялся сам приглашать разных девушек потанцевать с ним. Он менял их одну за другой, демонстративно не обращая внимания на возможные чувства их спутников по поводу этого. В душе его копошилось почти неосознанное желание вызвать тем самым драку. Но никто почему-то не выразил желания сцепиться с ним, и драка не состоялась.

Сам же Мартин, который до этого вечера чувствовал некоторое внутреннее смущение, когда выходил танцевать, теперь совершенно утратил его, и танцевал свободно и в своё удовольствие, тем более, что здесь, на самой окраине Техаса, делать это было совсем несложно. Никто здесь не заботился о том, чтобы выделывать отточенные и изысканные танцевальные па и не ждал этого от своих партнёров. Мужчины просто брали девушек в охапку и кружили их по полу, пока не уставали и не покрывались испариной, а потом передавали запыхавшихся девушек другим партнёрам. Оркестр, состоявший из скрипок и банджо, не переставая, наигрывал весёлые мелодии, и пары безостановочно кружились под высокими сводами новенького амбара.

Среди всей этой оживлённой суеты лишь один Эймос стоял неподвижно и отрешённо. Казалось, он весь ушёл в себя и в свои мысли. Знакомые периодически подходили к нему, чтобы обменяться рукопожатием и задать ему сотни вопросов, которые накопились у них за всё то время, что Эймос отсутствовал. Но на все эти расспросы Эймос отвечал предельно коротко, так, что это было почти невежливо, и тем самым сразу отбивал у других охоту о чём-то спрашивать его. Желания завязать с ним разговор ни у кого не возникало. Эймос стоял так, что все его видели, но при этом оставался бесконечно далёк от всех. Казалось, он чего-то втайне ждёт, но чего? Было бессмысленно пытаться угадать, чего же именно он дожидался, и в конце концов Мартину это надоело и он совершенно перестал думать о нём.

Время уже сильно перевалило за полночь, когда в зале появились три рейнджера. На них не было формы, и они, казалось, вошли незамеченными, но уже буквально через минуту после их появления все знали, что они уже здесь. Мартин, например, услышал об их появлении от одной девушки, с которой в тот момент танцевал.

— Вон, смотри, сюда пришли рейнджеры, — сказала она, пока Мартин Паули кружил её по залу. Он посмотрел в том направлении, в котором кивнула девушка, и едва не замер на месте от удивления: одним из трёх рейнджеров был не кто иной, как Чарли Мак-Корри.

— Неужели он тоже рейнджер? — недоумённо спросил Мартин.

— Да, он поступил на эту службу в прошлом году, — кивнула девушка.

Когда они закончили свой танец, Мартин принялся размышлять, стоит ли ему подойти к Чарли Мак-Корри, чтобы пожать тому руку. Он никогда не испытывал особой симпатии к Чарли. Чарли был слишком большим модником и хвастуном, он говорил чересчур много и старался всеми способами привлечь к себе внимание, а это совсем не нравилось Мартину.