Исколотое тело - страница 5

Людовик Маколей задумчиво проследил за тем, как высокая фигура с размашистыми движениями исчезла за опушкой Садка, а затем медленно продолжил свой путь к березовой роще. Там на земле, прислонившись спиной к дереву и вытянув перед собой длинные ноги, сидел смеющийся про себя человек лет сорока. У него было плотное телосложение, хотя и не похожее на сложение боксера-тяжеловеса, огромные сильные руки и запястья и копна каштановых волос с аккуратным пробором и начесом. Также у него были небольшие темно-русые усы и козлиная бородка, делавшая его похожим на фавна в его традиционном представлении. Пара светлых глаз цвета орешника смотрели на поэта из-под густых коричневых бровей, а тонкие, изящные губы не переставали бесшумно смеяться. Этот колоритный человек был одет в светло-серый фланелевый костюм, у него были темно-синие воротничок и рубашка, оранжевый галстук и оранжевые носки. Маколей задумчиво посмотрел на него сверху вниз, фавн ответил ему лукавым взглядом.

— Что с вами такое, Перитон? — спросил Маколей. — Холливелл очень достойный молодой человек. Я действительно не думаю, что вам стоит над ним смеяться.

Сидевший на земле человек прекратил смеяться и подмигнул поэту:

— Я не смеялся над ним. Я смеялся над его божеством.

— Но это еще хуже!

— Конечно. Потому-то я и сделал это.

— Вы думаете, это честно по отношению к нему? Ведь он так молод.

— А вы думаете, это честно с его стороны? — живо парировал фавноподобный джентльмен. — То, что он приехал сюда и начал забивать селянам головы своими глупостями?

— Чем вы досадили ему на этот раз? — спросил Маколей.

— О, всего лишь поговорил с ним о молодом Фиппсе — вы помните его, тенор из хора, поет соло в церковных гимнах. Я нашел для него работу. Думал, что Холливелл обрадуется, но нет.

— Почему нет?

— Ах! То-то и оно — этого я понять не могу. Я ведь хочу как лучше. Он хороший паренек, семнадцать лет — самое время выйти в мир. Так что я нашел для него работу.

— И что из себя представляет эта работа?

— С этой работы можно выйти в люди, если паренек имеет амбиции. Он должен мыть стаканы в коктейль-баре «Блеск востока» на Джермин-стрит. Когда он там освоится, то станет барменом. Если он прилежен, то через десять лет легко сможет стать крупье.

Маколей ничего не сказал, но продолжил смотреть вниз, на лежащего человека.

— Ну? — спросил Перитон, прищурив глаз, что придало ему действительно злодейский, но вместе с тем довольно забавный вид. — А как поживает хорошенькая вдовушка? Писали ли вы в последнее время сонеты о ее подвязках?

— Полагаю, вы говорите о миссис Коллис? — тихо и ровно спросил Маколей.

— Верно полагаете, поэт. Я имею в виду прекрасную Ирен.

— Миссис Коллис — мой друг. И я не люблю, когда о моих друзьях говорят подобным образом.

Перитон саркастично рассмеялся.

— Приятель, да ведь слова — это только слова. В этом мире важны не слова, но дела.

— Что вы имеете в виду? — спросил Маколей, и в его голосе зазвучала сталь.

— Это всего лишь предположение, приятель. Всего лишь предположение. А если всерьез, старина, вы и вправду неровно дышите к дивной Коллис?

— Перитон, если вы скажете еще хоть слово этим чертовым тоном, даю вам слово чести, что я… что я…

— Да? Что же, продолжайте. Полагаю, вы дадите мне в челюсть? Но я и не представлял, что вы так серьезно к ней относитесь. Я думал, что лишь зануда Холливелл, из-за которого весь сыр-бор…

Маколей вздрогнул и воскликнул:

— Холливелл! Но я думал, что он… я полагал, что…

— Что он очарован восточным шармом Дидо Мандулян? Да, я тоже. Подумайте, Маколей, это чертовски смешно. Кое-кто — кто бы это мог быть? — сказал мне, что Холливелл по уши влюблен в Коллис. Потому-то я и сделал это.

— Сделали что?

Перитон подмигнул, и его лицо выглядело почти злобно.

— Приударил за дамочкой, постарался на славу. Думал, что поддел пастора. Оказывается, вышло еще лучше — я поддел еще и поэта? Да какого черта с вами происходит? Бледный как полотно!

Людовик Маколей весь трясся от злости.

— Боже, как я хотел бы убить вас, мерзавец!

— Что? Убить меня за то, что я ухаживал за Ирен! Это будет трудновато, не так ли? Да вы не смогли бы ничего сделать, даже произойди что-нибудь похуже.