Искушённые страстью - страница 67
— Но, — Вронский посмотрел коньяк на просвет, и тот заиграл холодными темно-золотыми бликами, — тут и сильных-то нет. По-моему, здесь все слабаки, подсевшие на наркоту. И по большей части скоро перемрут.
— Так и должно быть, — согласился Волк. — Наркоманы травят себя ядом, уменьшают популяцию ради общего блага. А иначе они сгноят всю Землю. Как только число им подобных уменьшится, восстановится баланс и придёт новая эпоха. Чистая и светлая, люди снова поймут, как жить правильно.
Алан отставил бокал. Ему было не до философских споров. Лучше бы сразу перейти к делу. Он вырос в Нью-Йорке и знал, что даже с бандитами можно договориться. Иногда сделать это даже проще, чем с законопослушными людьми. Порывшись в нагрудном кармане, Вронский вытащил фотографию Терри:
— Но дети-то здесь при чём? Они не виноваты в грехах взрослых и не должны страдать. Я ищу племянника, у которого отец умер от передоза. Мальчику всего семь лет. Вот он.
Волк взял карточку, посмотрел и прищурился.
— Я помогу тебе, но учти, отвечаю только за свой район. А у нас дети не задерживаются. Убегают во второй, где старые заброшенные фабрики и больше свалок. Там больше мест, где можно спрятаться и порыться в мусоре. И запомни, это уже не дети. В них уже все умерло. Они до крови дерутся за каждый кусок.
От этих слов у Алана волосы встали дыбом, а по телу побежали мурашки. Выдержав пристальный взгляд Волка, он решительно сказал:
— Поэтому я не хочу терять ни минуты. Давайте обговорим цену, и мы поедем во второй район. Возможно, там повезёт больше.
Ответ главаря заставил его вздрогнуть:
— За тобой некому будет прийти, Алан. Если первый район — это преддверие ада, то второй — чистилище. Не суйся туда и не борзей. Целее будешь.
— Не знаю, кто я, альфа или омега, но этот мальчик — мой единственный родственник. Так что я не спасую. — Алан вытащил из кармана пачку банкнот и бросил на стол. — Здесь десять штук. Хватит?
И глядя, как Волк пересчитывает купюры, поднялся. Он должен попытаться. Если не он, то кто спасёт Терри?
Глава 50
Второй район встретил их смрадом горевшей химии и ещё большими кучами мусора. К удивлению Алана, на улице, по которой они шли, горели фонари.
— Здесь варят крэк, — пояснил Дэйв, кивая в сторону высокого полуразрушенного здания с решётками на окнах. — Ночью приезжают забрать товар. Им нужно освещение.
И тут Вронскому показалось, что к проёму в стене метнулась маленькая тень. Это мог быть ребёнок! Не обращая внимания на предостерегающий окрик наёмника, Алан ринулся следом за силуэтом. Но на пути встал Дик.
— Стой, мать твою! Туда нельзя соваться!
Сзади раздался хруст, и Вронский поспешно обернулся к Дэйву. Но вместо него увидел фигуры троих мужчин. Очки ночного видения закрывали большую часть лиц, придавая угрожающий вид. Куда же подевался Дэйв? И тут Алан заметил неподвижно лежавшее у стены тело…
— Ну-ка брось ствол, — раздался глухой голос. Послышался звук падающего оружия, и Алан понял, что Дик выронил пистолет. — Подними руки вверх!
Алан медленно подчинился. У него всё равно ничего не было, кроме газового баллончика. А в следующий миг увидел появившуюся сбоку тень и неожиданно каким-то шестым чувством понял, что знает её обладателя. Тот самый карлик из трейлера Волка! Смолл — крыса?!
— Он, — мерзко улыбаясь, проговорил коротышка, указывая пальцем на Алана. — Это он приходил к Волку.
Фигуры приблизились. Двое были одеты в мешковатые комбинезоны, третий — в кожаную куртку и джинсы.
— Что тебе здесь нужно, паскуда? — говоривший замахнулся и ударил Алана по лицу.
— Он всё расскажет… — отдались эхом слова другого бандита, и на голову Вронского опустилось что-то тяжёлое.
За какое-то мгновение перед глазами у Алана пронеслась замедленными кадрами их последняя встреча с Маргаритой, её застывшее холодной маской лицо…
«Оставь меня в покое! Я не хочу тебя видеть…»
Раздался злобный смех, и Вронский потерял сознание.
Глава 51
Маргарита сидела на крылечке дома на берегу озера и гладила пушистую голову пса, примостившегося рядом. Стоял тёплый день, на лужайке уже зеленела трава, весело щебетали птицы. Чудесный апрельский день… вернее, казался бы таковым, не будь на душе у Маргариты настолько скверно.