Искусственный интеллект - страница 12

природу. Тогда психолог, физиолог или философ выступали бы в роли судей (или критической инстанции) по отношению к мастеровым людям, которые примеривают на себя личину тульского Левши.

Собственно, так и было на исходе средних веков в Европе, когда рождалось промышленное (механическое) производство, когда часовщики создавали поразительные приборы - не только для измерения времени (вспомним механического павлина из Эрмитажа), когда многими из них овладела страсть создавать механические подобия человеческих существ («Пианистка», «Танцовщица», «Шахматист» и т.п.). Дело это в те времена в Европе было довольно опасным - творцы, вместе со своими творениями, могли быть преданы суду святейшей инквизиции и даже приговорены к сожжению на костре. Причем (нам важно иметь это в виду в связи с нашей темой), как судьи, так и создатели таких искусственных существ надеялись на успех в этом (греховном) соревновании с Господом. Такая - мировоззренческая - позиция нашла выражение в искусстве и литературе, как, разумеется, и в философии: книги «Человек - машина» Ламетри и «Изложение системы мира» Лапласа - только наиболее яркие проявления этой всепроникающей идеологии. Есть поучительные примеры из области, видимо, более близкой научно-техническому аспекту проблемы искусственного интеллекта. В книге «Великое искусство», относящейся к началу 13 века, испанский богослов-католик, лингвист и логик Раймонд Луллий изложил принципы построения «мыслящей машины», которая позволяла воспроизводить логические рассуждения. Машина представляла собой соединение особого алфавита, в котором буквы представляли понятия, сочетания фигур силлогизма с помощью семи концентрических колец, вращение которых создавало комбинации терминов, которые, как считал автор, исчерпывали все абсолютные предикаты мироздания. Это идея пользовалась успехом среди ученых вплоть до 18 века, хотя Лейбниц в 1666 г. подверг ее критике, назвав «слабой тенью подлинного искусства комбинаторики». Затем, уже в 19 веке, английский математик Чарльз Бэббидж изобрел аналитическую машину для выполнения математических вычислений разного рода, в которой была «память», программируемое и вычислительное устройство из рычагов и шестеренок, и в которую программа вводилась с помощью перфокарт. Правда, Беббидж уже понимал, что он не проникает таким образом ни в тайны мышления, ни в глубины устройства мироздания, тем более не моделирует устройство мозга - он понимал, что создает не аналог мыслящего субстрата, а всего-навсего средство для решения расчетных задач в любых областях, где они могут пригодиться. Поэтому он не видел качественной разницы между этими своими изобретениями и другими новациями, вроде страховых таблиц, тахометра или устройства, которое сбрасывало случайные препятствия с рельсов перед паровозом.

Однако и на заре современной кибернетики, в работах Н. Винера, по сути, была снова воспроизведена более архаичная мировоззренческая схема, правда, скорректированная и дополненная более поздними поправками. Казалось бы, европейское мировоззрение и методология науки давно избавились не только от механистической формы редукционизма даже в том его виде, который был присущ классификации форм движения материи в изложении Ф. Энгельса, где механическое движение признавалось не только простейшим, но и базисным («физика есть механика атомов»), Субстанциалистская натурфилософия сменилась сначала «энергетизмом», а потом была потеснена фунционализмом, принципы которого стали чуть ли не общепризнанными в научной картине мира после публикации книги

Э. Кассирера «Понятие субстанции и понятие функции». Тем не менее, почти в неприкосновенности сохранилось, хотя бы в качестве объяснительного принципа, стремление видеть в «сложном», в соответствии с этимологией этого слова, нечто «сложенное» из «простых» («более простых») элементов, а его специфику понимать как результат структурных связей, отношений и пр. между элементами. Методологическими терминами, которые обозначали эти «добавки», стали «организация» с ее «уровнями», «система» с ее «степенями сложности», «управление» с его «прямыми» и «обратными» связями, и, наконец, «информация». Последняя даже приобретает качества прежней «субстанции». Однако и образ «машины» не исчез: как вселенная в целом, так и мозг предстают в сознании не только «простых людей», но и большинства ученых как «машина» (правда, теперь