Искусство рисовать с натуры - страница 54
— Вас, — просто ответил Лактионов, глядя на нее в упор, и его глаза откровенно смеялись над ней, хотя лицо было серьезным. Увидев, как изменилось лицо Наташи, как приоткрылся ее рот, уже готовый выпустить на волю оскорбления в защиту своего достоинства, он отступил назад, вскинув перед собой руки в шутливой обороне. — Упаси боже, Наташенька, вы меня не так поняли, возможно, и я неправильно выразился. Мне нужно ваше общество, ваш голос, ваши мысли. Скоро я уеду, и мне бы хотелось увезти с собой как можно больше хороших воспоминаний. Причем связанных исключительно с вами.
Наташа от души расхохоталась, хотя в ней бурлила злость.
— Ну что вы за человек, а?! Неужели вы думаете, что после всего этого я еще на что-то соглашусь?!
— А почему бы и нет? Что вам терять? Разве я предлагаю вам что-то ужасное? Нет, я всего лишь хочу внести разнообразие в вашу скучную жизнь, а в том, что она скучна, я не сомневаюсь. Почему бы вам не забыть о ней на несколько часов, не пройтись по ресторанам, не потанцевать, не повеселиться как следует, почему бы вам не позволить себе провести со мной чудеснейший вечер…
— Который, несомненно, завершится в вашей постели?!
Лактионов ухмыльнулся и неожиданно показался ей похожим на кота, только что изловившим давно поджидаемую мышь.
— Вы это сказали. Не я.
— С вами невозможно разговаривать! — Наташа устало посмотрела на свою перевязанную руку и увидела, что красное пятно на платке стало больше. — Вы отвезете меня домой или я поеду на троллейбусе?
— Домой? К мужу, да? — насмешка в его голосе резанула ее, как умело отточенный нож. — Он-то, конечно, во всем вас поймет!
— Вы ничего не знаете о моем муже!
— Ошибаетесь. Я очень много знаю и о вашем муже, и о вас, и о вашей жизни, и о «Вершине Мира»…
— Откуда… — Наташа осеклась, осененная внезапной и горькой догадкой. Вот, значит, куда пропала Надя. — Вы были… с Надькой, да? Вы с ней…
Улыбаясь, Игорь Иннокентьевич кивнул, потом медленно подошел к Наташе и положил руки ей на плечи. Она не сделала попытки вырваться, только смотрела на него широко раскрытыми глазами, чувствуя странную слабость во всем теле. Сейчас, когда Лактионов стоял вплотную к ней, она почувствовала себя такой маленькой и беззащитной, а он казался таким высоким, таким сильным и таким…Что-то изменилось вокруг, и она будто снова начала в чем-то растворяться, что-то подчиняло себе ее волю, шептало настойчиво и властно…Вот почему, вот для чего она здесь…
— Ну и что? Вас это смущает? — его голос вернул Наташу к жизни, и она попятилась, выскальзывая из его рук.
— Разве вам недостаточно? Зачем вам еще и я?
— Ну, нельзя же быть такой наивной, Наташенька. Мужчинам нравится разнообразие, видите ли. А я мужчина — разве вы не заметили? Надя — милая сумасбродка, вы — нечто более загадочное, а для меня загадка в женщине — это что-то особое, это — некий аромат ее души, столь же привлекательный, как для обоняния — хорошие дорогие духи. Я не люблю, когда все ясно и открыто — подобные вещи быстро надоедают. Пирожок хорош с начинкой, понимаете меня?
Наташа повернулась и быстро пошла, почти побежала к спасительному дверному проему — прочь, скорее, на улицу. Она уже почти была в коридоре, когда ее остановил голос Лактионова — глухой, растянутый, четко выговаривающий каждое слово.
— Значит, вы идете домой? Что ж, идите. А что вас там ждет? Прежний отработанный распорядок? — кухня, работа, выставлять бутылки на прилавок, упрашивать людей, которым на вас наплевать и которые видят в вас только часть магазина, купить ту водочку, подороже, а не эту; продукты, очереди — где подешевле, где еще дешевле… снова кухня, готовка, уборки, сломанные краны, ванна, полная белья — бесконечный быт и в редких перерывах — картины, которые никто кроме вас не увидит, которые никому кроме вас не нужны, а потом — постель, да — засыпать и просыпаться рядом с человеком, который вас не понимает и которого вы давно не любите, но вы будете просыпаться рядом с ним, потому что вам некуда от него деться, и так будет каждое утро, каждое утро…
Звучавший сзади голос обволакивал, затягивал, путал мысли, в голове становилось пусто, и все казалось бессмысленным, ненужным, а голос звучал все ближе и ближе, ближе и ближе…