Испанские братья. Часть 1 - страница 4

— Ну, я думаю, хронику про Сида.

— От неё я бы тоже не отказался… Но ещё лучше…

— Что?

— Чтобы брат Себастьян заболел ревматизмом, и чтобы горный воздух оказался для него слишком холодным, или чтобы ему дали место в его любимом Комплютуме[7].

— Мы можем пойти ещё дальше, и нам может быть ещё хуже, чем тем, которые захотели хлеба лучше пшеничного, — со смехом ответил Карлос.

— Хуан, загадай ещё раз, только самое заветное желание.

— Что же, кроме того, чтобы нам найти отца?

— Я имею в виду следующее по важности.

— Ну… попасть в Севилью, увидеть богатые лавки, посмотреть корриду[8], увидеть опять большой Собор, биться с кузенами на рапирах и потанцевать с донной Беатрис.

— Тише! Долорес идёт сюда!

В комнату вошла высокая стройная женщина, одетая в платье из чёрной шерсти и изящный белый чепчик. Чёрные, прошитые серебряными нитями волосы, резкие черты бледного лица свидетельствовали о пережитых горестях и делали её старше, чем она была на самом деле. Когда-то она была красива, но её красота мгновенно сгорела на костре большого горя.

Долорес любила детей своей обожаемой госпожи с тихой силой страстной души, у которой не было другого сокровища. Её энергия и талант сделали возможным сохранить нищенские остатки некогда большого состояния, принадлежащего теперь детям. Она окружала их всеми доступными удобствами. Но как истинная испанка, она в любой момент пожертвовала бы своим благополучием ради сохранения достоинства. Сейчас она держала в руке письмо.

— Юные господа, — начала она в официальном тоне, от которого её не могли отучить даже самые теплые чувства к детям, — у меня для вашего благородия хорошие новости. Ваш высокородный родственник, дон Мануэль в скором времени почтит ваш замок своим присутствием.

— Действительно хорошая новость! Я очень рад. Он может потом взять нас с собой в Севилью!

— Лучше бы он остался дома, моё ему на это благословение, — проворчал Карлос.

— Поедете ли Вы в Севилью, дон Хуан, — строго проговорила Долорес, — будет зависеть от того, насколько Ваш благородный дядя дон Мануэль будет удовлетворён Вашими познаниями в латыни, грамматике и прочих науках.

— За дядюшкино удовлетворение я не дам и незрелой смоквы, — малопочтительно выпалил Хуан. Я уже давно знаю всё, что должен знать благородный человек и уж точно в десять раз больше, чем сам дядюшка!

— В самом деле, — вступил в разговор Карлос и вышел из оконной ниши. — Дядюшка в грош не ставит учёного человека, если тот не имеет счастья быть его приятелем. Я слышал, как он говорил, что учёные наводнили собою мир и что они только и умеют, что делать неприятности своим близким, так что, Хуан, может быть ты и обретёшь благосклонность в его глазах.

— Сеньор дон Карлос, что это с Вашим лицом? — воскликнула Долорес, увидев царапину на его щеке.

— Это случилось, когда мы фехтовали, — заговорили разом оба.

— Я сам был виноват, — заверил Карлос.

— Я сделал неудачный выпад и задел его рапирой… Мне очень жаль, что так получилось. — Хуан обнял брата за плечи.

Долорес благоразумно удержалась от наставлений насчет большей осторожности. Она только сказала:

— Молодые господа, которые хотят стать рыцарями и капитанами, должны научиться не только раздавать удары, но и принимать их на себя.

Про себя же она подумала: «Милые мальчишки, хорошо, если бы лет через десять или двадцать вы были так же верны друг другу, как сейчас».

Сказал добрый грузный священник, вытирая свои губы: «Пора завтракать».

(Р. Браунинг)